Урод (СИ)

Она кричала ему вслед, терзала дверь ногтями, срывала кожу на руках в кровь, пытаясь его остановить, но ни один мускул на лице не дрогнул. Зато злобная часть сознания, всегда ненавидевшая ее, разразилась гомерическим хохотом. Ну вот, снова Элька все потеряла. Глупая и трусливая.

Мужчина буквально вывалился обратно в реальность. Ванная виделась ему сгорающей в тысячи огнях Преисподней, самым ее сердцем. Он тяжело вздохнул, взъерошил волосы рукой и призвал себя к спокойствию. Это не просто унизительная похоть, голод до мяса, жажда, что заставляет пить даже из лужи. Это желание нищего вкусить изысканных деликатесов. Желание мужчины, никогда не знавшего истинной женской красоты, прикоснуться к ней хотя бы подушечками пальцев. Жалкий мажор, которому в самую пору сдохнуть на этом балу с такими же отбросами высшего общества.

— Боже мой, — вымолвил Дмитрий, ударяя стену кулаком.

Бог тут ни при чем. Это не бог. Дьявол и его окаянные черти. Любовь родилась в аду, а не в эдемском саду. Черти пускают свои ядовитые стрелы, а не милашки — ангелы. Любовь — отрава, вирус, разъедающий до основания, терминальная болезнь сердца.

— Не могу, — прорычал мужчина, и его рука легла на ручки двери.

В этот же самый момент дверь чуть не слетела с петель изнутри, и ему в объятия упала Элина.

— Плевать на этот день, — прошептала девушка. — Свою совесть я заткну уж как-нибудь.

— Уверена?

— Да, — ее кроткий ответ сладким парфюмом проплыл по воздуху, потрепал его по волосам и чмокнул в щеку.

Такого уюта он еще никогда не испытывал. А Элина никогда не знала таких нежных мужских касаний. Либо похоть от знакомых на один вечер, либо ненависть мужа, завуалированная под желание.

Руки Дмитрия аккуратно стянули лямки бюстгальтера, и слезы оросили глаза девушки.

— Лина? — беспокойство охватило и его тоже. Он не хочет принуждать ее.

— Продолжай. Делай все, что посчитаешь нужным.

Все, что он считал сейчас нужным, это нежность, желание впитать в себя аромат ее волос, испить губами гладкость ее кожи, позаботиться и об ее удовольствии тоже. Когда в секс вторгаются чувства, он автоматически становится двусторонним, и ты думаешь уже не только о себе. Вот и он сейчас думал далеко не о себе…

Белье упало на пол, и Элине показалось, что с нее содрали кожу. Дима осыпал ее красивыми словами, точно конфетти. И она, словно губка, с жадностью втягивала в себя каждое из них. Он никуда не торопился, не старался поскорее дотянуться до сочного куска и сматываться куда подальше. Он был весь с ней, только с ней, дарил всего себя только ей, как никто и никогда не раньше.

— Кажется, я впервые счастлива, — еле различимо пробормотала она.

— Что, Эля? Я не расслышал.

— Неважно. Просто неважно.

Слова счастью не нужны. Лишь мешают. Счастье требует чувств. И она чувствовала. До самой последней клетки души. До последнего мелкого сосуда в сердце. Чувствовала…

Глава двадцатая

Как всякий человек, я хочу быть счастлив, но, как всякий человек, быть им могу только на свой лад.

Джейн Остен «Чувство и чувствительность»

Лучики света скромными перебежками перемещались от лица Элины к ее оголенным рукам. Прыгали по тонкому одеялу и снова к лицу — плясали на растянувшихся в улыбке губах.

— Соня, вставай, — мужчина пошевелил ее слегка.

Как ему не хотелось будить ее, спящую красавицу. Он бы с огромной радостью сел в кресло напротив и вместе с вечно бегущим по делам временем смотрел на нее. На дым ее разметавшихся по подушке волос, на довольное причмокивание алых губ, которые он кусал так часто ночью, от которых не мог оторваться. Она стала его сжирающим огнем, а он — ее покорным мотыльком.

Задержать бы это мгновение. Этот день. Эту минуту. Даже эту секунду, чтобы ощущение полноценности жизни, наполненности чувств и удовлетворения тем, что имеешь, навсегда оставило свой вкус в подсознании. Чтобы никогда не забыть, что он имел. Кто знает, когда ему суждено потерять все это волшебство.

Ну как же так? Жизнь умело играет нами в кости, и мы проигрываем в нее все, что когда-то имели. Однако взамен она дает так много, что не унести за раз. Когда-то в пожаре его безумства сгорали и умирали, теперь же чей-то огонек подчинил его самого.

— Лина, пора вставать, — снова повторил он, раскачивая ее сильнее. — Лина!

— Дима…

Глаза Элины распахнулись, но увидела она совсем не их единственную комнату. Перед взором пронеслись умирающими кометами видения страсти, что душила их веревками, оставляла на теле красные полосы наручников, скручивала вены в жгут. Ее самый любимый мучитель. Каждый поцелуй — пытка, которую хочется повторять и повторять, каждое слово хочется поставить на бесконечный повтор.

— Осталось мало времени. Прости, я забыл разбудить тебя вовремя.

— Какого времени? — протерла глаза девушка, стирая с зеркала сознания узоры их тел. — Куда-то надо идти?