Урод (СИ)

Элина почти задремала в его сильных руках, впервые не боясь проснуться с перерезанным предательством горлом. Дмитрий же не ощущал позитива вообще. Он не подходит ей, совсем не то, что нужно такой светлой, ранимой душе. Ее иллюзии будут истекать кровью и плакать от досады, когда она узнает всю правду о нем. А она узнает. Он не господь бог, не сможет удержать эти жестокие войска прошлого, что несомненно скоро вторгнутся в их лживо размеренную жизнь.

Глава девятнадцатая

В сущности, все они живут в мире иероглифов, где ничего реального никто никогда не говорит, не делает и даже не думает...

Эдит Уортон «Век невинности»

Солнце ласково разминало мышцы ее спины своими горячими прикосновениями, и Элина обводила мир вокруг себя взглядом, замутненным солнцезащитными очками. Похоже, она впервые была в том месте и в то время, когда правильнее быть просто не может.

Рука мужчины легла на ее поясницу, и солнцу пришлось уступить свое место ему.

— От тебя становится жарче, чем от палящего солнца, — пробубнила Элина, ощущая, как каждая клетка ее кожи превратилась в саранчу и кусает сама же себя.

— А если так?

Его пальцы побежали вверх по спине девушки и остановились перед полоской бюстгальтера. Она бы выгнулась, как кошка, если бы не куча людей, рассыпавшихся одиночными песчинками по пляжу. Казалось, все эти сотни взглядов устремлены на них. Стыд, порицание, упрек…

— Развратник! Тут же люди.

— И что? Ты сама-то посмотри на этих людей. Кто-то без зазрения совести ест и тут же бросает мусор на песок, — указал на женщину в аляповатом купальнике, разделывающуюся с бананом и подкидывающую новую порцию шкурок рядом с собой. — А этот мужик, — кивнул в сторону парня инфантильной внешности, — вообще переодевается без прикрытия. Не стесняется своего достоинства. Просто оглянись. Люди свиньи, и чужое свинство их давно не удивляет. В одном хлеву живут.

— Ну мы-то не свинячим, мы непристойно себя ведем, — промямлила Элина и перевернулась на спину.

Рука Дмитрия переместилась на внутреннюю сторону ее бедра. Девушка накрыла его руку своей, не давая ей продвигаться выше и не давая покинуть своей кожи, которая трепетала под ней и беззвучно молила не оставлять ее в одиночестве.

— Непристойность — лишь мера измерения ханжества и пуританства в каждом из нас. Ну, и на сколько процентов ты ханжа и пуританка?

Дыхание Элины сбилось и потерялось в обезумевшей толпе слетевших с катушек мыслей. Не дотерпит она до завтра, до развода с Мишей. Миша уже стал просто пятном на любимой футболке, которое не вывести ничем, и футболку выкинуть жалко. Слишком многое в ней пережила. А теперь появилась изысканная шелковая блузка… Дима. И хотелось носить ее вечно, не снимая, ощущая прикосновение легкого шелка к горящему страстью телу.

— Простите, если помешала, — несмело покашляла Женя, не смотря на них. — Уже не могу в этой воде плескаться.

— Да, да, — Элина покраснела. — Садись рядом.

Женя, широко улыбаясь и смеясь глазами, что были надежно скрыты от подруги большими синими очками с отражающимися в них людьми, небом и морем, плюхнулась на полотенце.

— Ну вот, на кого я похожа? На облитого водой песчаного человека? — расхохоталась Женя, притягивая песок магнитом к своему мокрому телу.

Кровь еще отошла с щек Элины, раздуваясь неконтролируемым пожаром по сосудам и капиллярам. Женя несильно толкнула ее в бок, чтобы дать понять, что не все так страшно.

— Эля, — шепнула ей на ухо, — ты, как весталка. Уже забыла, каково быть женщиной. К тебе красивый мужик прикасается, а ты дергаешься, точно от ударов тока.

— Зря я тебя с собой потащила, — огрызнулась Элина. — Помогаешь поддержкой, ага. Еще предложи мне ему тут отдаться, при всех.

Женя рассмеялась и легла на полотенце в виде бутерброда. Дмитрий, поняв, что Элине нужен небольшой отдых от него, сменил ее компанию на морскую: из соленых волн и медуз. Ему надо было охладиться. Кровь уже лопалась, словно жидкие волдыри, от ее вида в одном бикини. И он даже не смотрел на ее тело, не искал стальной пресс и тонкую талию, ему не было дела до того, как сильно накачаны ее икры… Господи, она просто красной тряпкой маячила перед ним, и мысль о желании перейти в наступление зудом ползала по коже.

— Элька, да когда ты свой панцирь уже разгрызешь? Ты там под ним не совсем задохнулась?

— Ты называешь скромность душным панцирем?

— Элюся, затяжная скромность — это уже беспритязательность, когда ты берешь то, что тебе позволяет брать твой трусливый разум.

— И что ты все-таки предлагаешь?

Элина надвинула на глаза очки и достала бутылку чая с лимоном. Какой чай… Ей бы сейчас под ледяной водопад, чтобы напором воды снесло черепушку всем боязливым мыслям.