Уродина

Может быть, большинство людей просто-напросто не желают ничего знать об этом мире. Учителя много рассказывали о ржавниках и древней истории, но никогда не упоминали о людях, которые сейчас живут не в городах, – о таких, как Дэвид. До тех пор пока Тэлли не познакомилась с Шэй, ей бы такое и в голову не пришло.

Но она не могла от всего этого отмахнуться, как ее отец.

И она же дала Шэй клятву. Пусть она была всего-навсего дурнушкой, клятва оставалась клятвой.

– Знаете, я должна подумать.

Наступила неловкая, тягостная пауза. Видимо, Тэлли сказала такое, чего родители от нее никак не ожидали. А потом Элли вдруг рассмеялась и похлопала дочь по руке.

– Конечно же, ты должна подумать, Тэлли.

Сол кивнул и с всегдашней уверенностью проговорил:

– Мы знали, что ты сделаешь правильный выбор.

– Конечно. Но пока я буду думать, нельзя ли мне уехать вместе с вами домой?

Родители удивленно переглянулись.

– Понимаете, мне тут сейчас непросто. Все знают, что я… Мне ведь теперь учиться не надо, поэтому я могла бы как будто поехать домой на осенние каникулы, только немножко пораньше.

Первым оправился от изумления Сол. Положив руку на плечо дочери, он сказал:

– Но, Тэлли, а тебе не кажется, что у нас тоже будет не так-то легко? Ведь в это время там нет других детей.

– Тебе гораздо лучше будет здесь, с ребятами, милая, – добавила Элли. – Ты всего на несколько месяцев старше некоторых из них. И твоя комната – она совсем не готова!

– Мне все равно. Хуже, чем здесь, нигде не может быть, – буркнула Тэлли.

– А ты просто закажи себе новую одежду и уолл-скрин настрой как хочешь, – посоветовал ей отец.

– Да я не про комнату…

– Все равно, – вмешалась Элли, – зачем так волноваться? Скоро все закончится. Ты просто хорошо поговори с людьми из комиссии, все им расскажи – и попадешь туда, где тебе так хочется быть.

Все не сговариваясь посмотрели в окно, на башни Нью-Красотауна.

– Наверное.

– Детка, – проговорила Элли, ласково положив руку на колено дочери, – а какой еще у тебя может быть выбор…

Перис

Днем она отсиживалась в своей комнате.

Стоило ей выйти – и жизнь превращалась в сущую пытку. Уродцы из того корпуса, где она жила, относились к ней как к ходячей заразе, а все остальные, узнавая ее при встрече, рано или поздно спрашивали:

– А почему ты еще не красотка?

Это было странно. Она числилась в уродцах четыре года, но последние несколько дней вдруг заставили ее понять истинное значение слова «уродец». Порой Тэлли целый день просиживала у зеркала и выискивала в своем лице самые мелкие недостатки, неправильности. Тонкие губы, поджатые от обиды. Волосы, курчавящиеся сильнее обычного из-за того, что она то и дело в отчаянии навивала прядки на палец. На лбу у нее вскочили три прыща. Они словно обозначали дни, прошедшие после ее шестнадцатилетия. Водянистые, слишком маленькие глаза сердито смотрели на Тэлли из зеркала.

Только по ночам она позволяла себе уходить из своей комнатушки, от пугливого взгляда и собственного уродливого лица.

Она, по обыкновению, обманывала майндеры и выбиралась из окна, но на большие приключения ее теперь не тянуло. Некого было навестить, не над кем было подшутить, а о том, чтобы отправиться на другой берег реки, думать было слишком больно. Она получила новый скайборд и хитро перепрограммировала его, как ее учила Шэй. По крайней мере, так она могла летать на нем по ночам. Но и полеты не особенно радовали. Она была совсем одна, ночи стали холоднее, и какую бы скорость ни набирала Тэлли, она всегда осознавала:

«Я в западне».

На четвертую ночь своей ссылки в Уродвилле она повела скайборд к зеленому поясу. Держась на самой границе города, она сновала между темными стволами деревьев, пролетала мимо них на самой высокой скорости – так быстро, что ее руки и лицо получали десятки мелких царапинок, задевая за ветки.

Прошло несколько часов, немного развеялись злость и обида, и Тэлли вдруг с радостью поняла, что так здорово она еще не летала; теперь это у нее получалось почти так же хорошо, как у Шэй. Скайборд ни разу не предупредил ее о том, что она слишком приблизилась к дереву, а подошвы туфель держались на поверхности доски как приклеенные. Несмотря на осеннюю прохладу, она вспотела, но летала до тех пор, пока у нее не устали ноги, не разболелись лодыжки, не разнылись мышцы рук, расставленных в стороны подобно крыльям и помогавших ей порхать по темному лесу. «Если вот так летать всю ночь, – думала Тэлли, – может быть, завтра я сумею весь жуткий день проспать».

Она летала до тех пор, пока усталость не погнала ее домой.

А когда на заре она влезла в окно своей комнаты, оказалось, что кое-кто ждет ее там.

– Перис!

Его лицо озарилось лучистой улыбкой, большие глаза чудесно засверкали в предрассветном сумраке. Но он пригляделся к Тэлли получше, и его взгляд изменился.

– Что у тебя с лицом, Косоглазка? Тэлли часто заморгала.

– Ты разве не слышал? Мне не стали делать…

– Я не об этом. – Перис протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. Кожа отозвалась на прикосновение жгучей болью. – У тебя такой вид, будто ты всю ночь жонглировала кошками.