Уродина

Таймер духовки издает звуковой сигнал, а я до сих пор витаю в облаках, находясь на седьмом небе от счастья, когда подхожу к духовке проверить ужин. Он будет готов к тому моменту, когда Трент переступит порог дома. Я накрываю стол самой красивой скатертью, которая у меня есть, и еще остается время вырезать сердечки из страниц моего дневника. Я вырезаю несколько сердечек и кладу их возле места Трента, во главе стола.

Не могу дождаться, когда он вернется домой.

Как только я убираю ножницы назад, в третий ящик стола, то слышу, как в замке поворачивается ключ. Я лечу через всю комнату с большой и теплой улыбкой для моего мужа, чтобы поприветствовать его.

Дверь открывается, и я прыгаю в объятия Трента, осыпая поцелуями все его лицо.

— Отвали от меня, — говорит он, отталкивая меня. — Господи, Лили, я только что пришел домой, дай мне несколько минут, чтобы прийти в себя, — он роняет свою сумку рядом с дверью, и на ходу снимает галстук. Он не во вчерашней одежде, но это объяснимо, потому что он сказал мне, что держит в больнице запасную одежду на случай, если ему придется остаться там на ночь.

— Прости меня, Трент, — говорю я, поднимая галстук, который упал на пол.

— Принеси мне выпить.

Я иду и приношу ему виски, приготовив его так, как он любит: на два пальца виски, и три кубика льда. Когда возвращаюсь, он сидит за своим обычным местом за столом, глядя на сердечки.

— Вот, возьми, — я радостно протягиваю ему стакан.

Трент поднимает одно сердечко, хмуро смотрит на него и отбрасывает его сторону.

— Что это за дерьмо? — спрашивает он, многозначительно глядя в сторону сердечек.

— Я просто очень счастлива, — отвечаю я, когда пытаюсь подойти ближе к мужу и сесть к нему на колени.

— Из-за того, что, ты, наконец, ведешь себя, как и должна вести чертова жена, вместо того, чтобы вести себя, как стерва?

— Из-за тебя. Я так счастлива, и теперь я понимаю, через что ты проходишь. Я просто хочу сделать тебя счастливым, вот и все, — я наклоняюсь, чтобы достать ужин из духовки. — Ужин готов. Я поухаживаю за тобой.

— Через что я прохожу? Что это значит?

— Что ж, — я начинаю говорить. — Не сердись, но сегодня я купила пару обуви.

— Что ты сделала? — он со стуком ставит стакан на стол, из-за чего я отпрыгиваю назад, роняя нож на поднос с едой.

— Мне пришлось. Но я две недели буду ходить на работу пешком, чтобы возместить те деньги, что я взяла в банке на покупку обуви, — говорю я быстро на одном дыхании.

— Ты что? Ты ходила в банк? — он встает с такой скоростью и с таким и гневом, что его стул падает назад, а бедра двигают стол вперед. — Ты ходила в этот чертов банк? — спрашивает он снова.

Его тон пугает меня, температура моего тела падает, и я чувствую, как холодок проходит сквозь меня, и каждый волосок на моем теле трепещет от страха.

— Я купила новые туфли, — указываю на свои новые туфли, которые стоят в гостиной.

Трент сжимает челюсть, его ноздри раздуваются, а губы он складывает в тонкую линию.

— Принеси их, — бормочет он в конце концов сквозь стиснутые зубы.

Я иду в гостиную, беру туфли и приношу их Тренту. Я протягиваю руку и держу туфли напротив него:

— Вот, — шепчу я.

Выражение его лица наполнено гневом.

— Дай ножницы, — говорит он таким же низким, мрачным голосом.

Я подхожу к комоду, беру ножницы и возвращаюсь к мужу.

— Вот.

Он кивает головой на меня. Я не уверена, что он имеет в виду, и он не озвучивает этого. Я смотрю на ножницы, а потом обратно на него. Я прикидываю в своей голове различные варианты, ведь до сих пор не уверена в том, что он хочет. Напряжение в комнате растет, узел в моем животе снова отчаянно стягивается все туже и туже. Мое горло начинает сжиматься, и я с трудом пытаюсь дышать.

— Режь их, — говорит он, глядя на туфли и ножницы.

Мое сердце разрывается на маленькие кусочки, когда я понимаю серьезность его слов.

— Что? — шепчу я. — Но они новые, и у меня нет другой обуви.

Трент делает шаг ко мне, а я отхожу от него на шаг. Он сильно толкает меня обеими руками, и я падаю на дверь холодильника. Дверная ручка утыкается мне в спину.

— Порежь их, — тут же повторяет он монотонно низким, смертоносным голосом.

— Но я две недели буду ходить на работу пешком, чтобы расплатиться за них. Я не хочу их резать.

Он захватывает в кулак мои волосы и ударяет головой о холодильник.

— Режь их! — кричит он в миллиметре от моего лица. Брызги слюны вылетают из его рта и приземляются мне на лицо.

— Но… — удар. Он еще раз бьет меня головой о дверь.

— Это научит тебя не вмешиваться в мои дела. Это мои деньги, не твои, ты, никчемный кусок дерьма, — слезы катятся по моему лицу, голова болит в месте, которым он бил меня о холодильник. — Эти деньги мои, не твои.

— Но я их заработала, — глупо бросаю вызов, запоздало понимая, что должна была держать рот на замке.

— Они мои, ты, тупой кусок дерьма. Мои, не твои. Я управляю ими. Я управляю всем. И я управляю тобой, — он отпускает мою голову и начинает бить меня кулаком снова и снова. Некоторые удары попадают по лицу, а когда я пытаюсь защитить себя руками, он бьет меня в живот. — Ты, сука! — рычит он.