Уродливая любовь

– Давай действовать по ситуации.

– Ладно, – отвечаю я, любуясь ее жарким румянцем. – Рейчел, ты девственница?

Она вспыхивает еще сильнее и говорит, что нет. А разве это имеет для меня значение? Ни малейшего.

Она робко спрашивает, девственник ли я.

– Нет, но теперь, когда мы встретились, мне жаль, что это не так.

Ей нравится мой ответ.

Я поднимаюсь с кровати – надо успеть обставить свою новую комнату. Однако, прежде чем уйти, я запираю дверь изнутри и с улыбкой поворачиваюсь к Рейчел.

Медленно подхожу, беру ее за руки, притягиваю к себе…

И целую.

Глава одиннадцатая

Тейт

– Мне нужно пописать.

– Опять?! – стонет Корбин.

– Прошло уже два часа! – с вызовом отвечаю я.

На самом деле мне не нужно в туалет – просто хочу вырваться из машины. После вчерашнего разговора с Майлзом атмосфера в ней совсем другая. Его словно стало больше, и чем дольше он молчит, тем сильнее меня терзает вопрос, что у него на уме. Вдруг он жалеет о том разговоре? Вдруг сделает вид, что и не было ничего?

А вот кто уж точно не станет притворяться, будто ничего не было, так это папа. Утром, когда мы с ним сидели за столом, в кухню вошел Майлз.

– Хорошо спалось? – поинтересовался папа.

Я думала, Майлз смутится, но он лишь покачал головой.

– Не очень. Ваш сын разговаривает во сне.

Папа поднял стакан и наклонил его в сторону Майлза.

– Рад слышать, что прошлую ночь вы провели в комнате Корбина.

К счастью, брата на кухне не было. До конца завтрака Майлз больше не сказал ни слова, и лишь перед самым отъездом, когда мы с Корбином уже сидели в машине, он подошел к отцу, пожал ему руку и что-то негромко произнес. Я попыталась прочесть что-нибудь по выражению папиного лица, но оно осталось непроницаемым. Папа умеет скрывать свои мысли не хуже Майлза.

Хотелось бы знать, что же такое сказал ему Майлз.

Еще хотелось бы узнать ответы на добрый десяток вопросов о самом Майлзе.

В детстве мы с Корбином думали, что из всех возможных сверхспособностей выбрали бы умение летать.

А теперь, познакомившись с Майлзом, я предпочла бы телепатию.

Я бы забралась к нему в голову, чтобы увидеть все его мысли.

Проникла бы к нему в сердце и захватила его, словно вирус.

А звалась бы я Проникающая.

Да, хорошо звучит.

– Иди писай, – с раздражением бросает Корбин, останавливая машину.

Жаль, что я уже не школьница, иначе непременно назвала бы его козлом.

Взрослые женщины братьев козлами не обзывают.

Я выхожу из машины. Дышать стало немного легче, но вслед за мной наружу выбирается Майлз. Теперь он кажется еще больше, а мои легкие – еще меньше. Мы вместе идем к заправочной станции, оба и рта не раскрываем.

Забавно. Иногда молчание способно выразить больше любых слов.

Мое молчание значит:

«Я не знаю, как с тобой общаться. Не знаю, о чем ты думаешь. Поговори со мной. Расскажи обо всем, что когда-либо произносил – начиная с самого первого слова».

Интересно, а что значит его молчание?

Когда входим в здание, Майлз первым видит указатель с надписью «Туалет» и направляется в ту сторону. Он прокладывает путь, а я следую за ним, потому что он – твердое, а я – жидкое, кильватерная струя за кораблем.

Майлз тут же исчезает за дверью мужского туалета, не останавливаясь и даже не взглянув на меня – не дожидаясь, пока я войду в женский. Я проскальзываю в дверь, но писать не хочется. Я просто хотела вздохнуть полной грудью, а Майлз мне не дает. Он вторгается. Вряд ли нарочно, но он внедряется в мои мысли, в живот, в легкие – в мой мир.

Такова его сверхспособность. Вторжение.

Вторженец и Проникающая. Практически одно и то же. Из нас вышла бы неплохая чокнутая парочка.

Я мою руки. Тяну время, дабы Корбин убедился, что не зря сделал остановку. Потом распахиваю дверь и вижу перед собой Майлза. Он опять вторгается. Стоит в дверном проеме, через который я хочу пройти.

Майлз не двигается. Я не против, поэтому не возражаю.

– Пить хочешь? – интересуется он.

– Нет, в автомобиле есть вода.

– А перекусить?

Тоже нет. Кажется, Майлз немного разочарован. Может, не хочет возвращаться в машину?

– А вот от леденцов я бы не отказалась.

На лице Майлза – одна из редких и столь дорогих мне улыбок.

– Тогда куплю тебе леденцов.

Он подходит к прилавку с конфетами. Я стою рядом и изучаю ассортимент. Мы долго глазеем на разные вкусности. На самом деле не хочу я никаких сладостей, но мы продолжаем делать вид, будто они действительно нам нужны.

– Все это как-то странно… – шепчу я.

– Что именно? Выбирать конфеты? Или изображать, что мы оба не мечтаем сейчас оказаться на заднем сиденье?

Ух ты… Похоже, мне таки удалось проникнуть в его мысли.

Едва он произнес эти слова, как настроение у меня поднялось.

– И то и другое, – ровным голосом выговариваю и оборачиваюсь к нему. – Ты куришь?

Майлз опять глядит на меня так, будто хочет сказать: «Какая же ты странная!»

Мне все равно.

– Нет, – небрежно отвечает он.

– Помнишь леденцы в виде сигарет, которые продавались в нашем детстве?

– Помню. Довольно гнусная штука, если задуматься.

– Мы с Корбином все время их сосали. В жизни не позволила бы своему ребенку покупать нечто подобное.

– Вряд ли их все еще производят.