Уродливая Вселенная. Как поиски красоты заводят физиков в тупик

Да, ученые – люди с потеющими ладонями, хотя обществу и не нравится видеть нас такими. Недавний опрос показал, что ученого считают более «благонадежным», чем «обычный человек», но также и более «роботоподобным», «ориентированным на достижение цели» и «холодным»¹⁹¹. Не слишком приятно. Но обидно не само суждение, а то, что не учитывается род занятий ученых. Если же принять его во внимание, клише становится справедливым: ученые стремятся быть сверхлюдьми. Мы стараемся подняться над недостатками человеческого мышления – и используем для этого процедуры, предназначение которых в том, чтобы не позволить нам врать ни другим, ни самим себе.

Существующих процедур, однако, недостаточно. Чтобы быть хорошими учеными, мы также должны отдавать себе отчет в собственных желаниях, устремлениях и слабостях. Мы должны помнить о своей человеческой природе – и исправлять ее изъяны, когда необходимо.

Уверена, вы слышали сказку о том, как все мы рождаемся маленькими учеными и исследуем мир естественным путем, легко и непринужденно, пока сбивающее с пути образование не вступает в конфликт с нашими природными склонностями. Я тоже ее слышала. Она романтическая, но неверная. Да, мы рождаемся любопытными, а младенцы быстро учатся путем проб и ошибок. Но наш мозг развивался не чтобы служить науке, а чтобы служить нам. А то, что в ходе эволюции шло на пользу нам, не всегда шло на пользу и нам в науке.

Нагромождения математики

Физики – не единственные ученые, алчущие красоты. Джеймс Уотсон, например, вспоминал, как Розалинд Франклин поверила в то, что ДНК имеет структуру двойной спирали, поскольку «эта структура слишком изящна, чтобы не оказаться истинной»¹⁹²[108]. Биологи преимущественно изучают «приятных» животных ¹⁹³. И математик Дэвид Оррелл высказал мнение, что климатологи предпочитают элегантные модели в ущерб точности[109].

Но гонка за красотой – не теория всего. Если еще не придумали названия для такого когнитивного искажения, связанного с попыткой убить сразу легион зайцев, то очень напрасно. И я постараюсь не попасть в эту ловушку. Я заметила наличие эстетических предубеждений лишь в нескольких научных дисциплинах, и даже в физике они господствуют преимущественно в тех областях, о которых я писала. Но прежде чем я перейду к более общей проблеме когнитивных искажений, в том числе социально обусловленных, хочу заострить внимание на случае, когда страсть к изящной математике влияет на наши жизни несколько больше, чем квантовая гравитация. Речь об экономике.

* * *

«Профессия экономиста отклонилась от нужного курса, потому что экономисты – все в целом – ошибочно приняли красоту, облаченную во впечатляющего вида математику, за истину»¹⁹⁴. Так считает американский экономист Пол Кругман. Как и многие физики-теоретики, я однажды рассматривала возможность переключиться на экономику в надежде, что работу там найти будет проще. Математика меня не впечатлила, а вот отсутствие данных потрясло. Я бы не назвала экономику красивой, но она казалась мне, в принципе, простой. Слишком простой, как я поняла. Одно дело – ожидать от элементарных частиц подчинения простым, универсальным законам, и совершенно другое – ожидать того же от рода человеческого.

Разумеется, я не первый физик, кому пришло в голову, что экономике не повредили бы математические методы позатейливее. Дойн Фармер – один из основателей эконофизики, дисциплины, в которой математические методы, разработанные в физике, применяются для решения проблем в экономике. Будучи специалистом по теории хаоса и нелинейной динамике, Дойн сейчас возглавляет программу по экономике сложности в Институте нового экономического мышления Оксфордской школы Мартина. Я звоню ему, чтобы спросить, что он думает об изящных экономических теориях.

«В экономике есть такая странность: существует некий шаблон, которому следуют теории, – говорит Дойн. – Этот шаблон, по сути, предписывает вам иметь систему, в которой агенты эгоистично максимизируют свои преимущества. Если в вашей системе этого нет, вам скажут, что она лишена экономического смысла. Господствует идея, что все теории должны исходить из этого принципа. И он упорно навязывается, особенно так называемыми топовыми журналами».

«В экономике очень сильная иерархия журналов, – объясняет Дойн. – Всего их около трехсот пятидесяти, и все знают порядок: вот этот – номер двадцатый, тот – тридцатый и так далее. Топовых журналов пять, и опубликоваться в них крайне сложно. Единственная статья в одном из них обеспечит вам штатную должность в хорошем университете».

«Ого, – говорю я, – все еще хуже, чем в физике».