Уродливая Вселенная. Как поиски красоты заводят физиков в тупик

Поскольку суммарная поляризация известна, измерение поляризации одного фотона из пары кое-что сообщает нам о поляризации второго. Как много оно нам сообщает, зависит от угла между направлениями, в которых измеряется поляризация в двух местах расположения детекторов (рис. 9). Если мы измеряем поляризацию в одном и том же направлении на обоих детекторах, то измерение поляризации одного фотона из пары раскроет нам поляризацию второго. Если же мы измеряем поляризацию в двух взаимно перпендикулярных направлениях, то тогда результат для одного фотона из пары не скажет ничего о втором. А при углах от 0 до 90° мы узнаем немножко, и вероятность того, что оба результата измерения совпадают, количественно выражает, сколько же именно мы узнаем.

Рис. 9. Схематический чертеж для эксперимента, обсуждаемого в тексте. Исходное состояние с суммарной поляризацией, равной нулю (пунктирный кружок), распадается на две частицы, поляризация которых тоже должна в сумме давать ноль. Затем экспериментатор измеряет поляризацию обеих частиц на двух детекторах (серые плоскости) в двух направлениях, повернутых друг относительно друга на некоторый угол.

Мы можем вычислить эту вероятность, не прибегая к квантовой механике: предположив, что частицы уже имели фиксированную поляризацию, когда были сгенерированы. Однако результат такого вычисления не согласуется с измерениями – он неверен. Для некоторых углов результаты измерения поляризации совпадают чаще, чем должны. Создается впечатление, что, хотя частицы и разделены 144 километрами, они связаны сильнее, чем может объяснить их общее происхождение. И только в том случае, когда мы производим вычисления с помощью квантовой механики, результат получается верным. Мы вынуждены заключить, что до измерения частицы не обладали ни одной поляризацией, ни другой – они обладали обеими поляризациями.

Эксперимент Цайлингера на Канарских островах не был ни первым, ни последним экспериментом, показавшим, что для корректного описания наблюдений мы должны принять тот факт, что частицы, за которыми не наблюдают, умеют находиться в двух разных состояниях одновременно. Хотя в том эксперименте и был установлен рекорд дальности (на то время), масса других экспериментов продемонстрировала то же самое: квантовая механика, может, и странная, но она верна. Как ни крути, отделаться от нее мы не в силах.

Особенно беспокоит то, что волновая функция попросту коллапсирует при измерении, ведь ни один другой процесс из известных нам не происходит мгновенно. Во всех остальных теориях связь между двумя местами подразумевает, что нечто должно переместиться из одной точки в другую со скоростью, меньшей скорости света. Это постепенное распространение с течением времени называют «локальностью», и оно согласуется с нашим повседневным опытом. Но квантовая механика обманывает наши ожидания, поскольку запутанные частицы связаны друг с другом нелокальным образом. Подвергните измерению одну из них – и другая узнает об этом мгновенно. Эйнштейн назвал это «жутким дальнодействием»¹⁰⁰.

Впрочем, нелокальность квантовой механики – штука тонкая, ведь запутанные частицы не обмениваются никакой информацией. Так как результаты измерений поляризации частиц из пары предсказать нельзя, не получится использовать запутанные частицы для передачи сообщений с одного конца на другой. В квантовой механике, так же как в неквантовой механике, информация не может быть передана быстрее скорости света. Все математически непротиворечиво. Просто… кажется странным.

Другая неприглядная особенность квантовой механики состоит в том, что, ссылаясь на измерения, ее аксиомы предполагают существование макроскопических объектов (детекторов, компьютеров, мозга и так далее), а это удар по редукционизму. Фундаментальная теория должна ведь объяснять появление макроскопического мира, а не исходить из его наличия в своих аксиомах.

Квантовые теории поля наследуют проблемы квантовой механики. Так что у Стандартной модели есть та же трудность с объяснением макроскопического мира.

Чтобы проиллюстрировать проблему, связанную с появлением макроскопического, неквантового мира, Эрвин Шрёдингер в 1935 году предложил нам представить себе кота, запертого в коробке. Внутри есть механизм, который, будучи приведен в действие распадом атома, высвобождает яд, убивающий кота. Атомный распад – процесс квантовый, так что если период полураспада атома равен, скажем, 10 минутам, то с вероятностью 50 % атом распадется в течение 10 минут. Но квантовая механика говорит нам, что до того, как мы произвели измерение, атом и не распался, и распался. Он находится в суперпозиции обеих опций. А что же кот Шрёдингера? Он одновременно жив и мертв и умирает или выживает только в тот момент, когда открывают коробку? Кажется каким-то абсурдом.