«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

Собственно, вся эта затея с пролонгацией пакта о ненападении и была направлена на то, чтобы выяснить эту самую «искренность» польской внешнеполитической линии.

Об этом, в частности, заявит Литвинов и французскому послу в Москве Альфану в беседе 20 апреля 1934-го — в СССР «заинтересованы в выяснении польской политики», поскольку «несмотря на внешне проявляемое Польшей дружелюбие, некоторые ее действия вызывают у нас также недоверие… достаточно упомянуть отклоненное Польшей предложение о балтийской декларации и почти отклоненное продление пакта о ненападении»[318].

Протокол о продлении срока действия Договора о ненападении между Союзом Советских Социалистических Республик и Польской Республикой был подписан в Москве 5 мая 1934-го. Согласно документу, советско-польский Договор о ненападении от 25 июля 1932 года должен был оставаться в силе «до 31 декабря 1945 года», при этом стороны могли отказаться от него «с предупреждением о том за шесть месяцев до истечения установленного выше срока».

В то же время поляки добились фиксации в протоколе, что СССР не вмешивается в разрешение территориальных вопросов между Польшей и Литвой: «Соответственно этому Правительство Союза Советских Социалистических Республик подтверждает, что нота Народного Комиссара Г. В. Чичерина от 28 сентября 1926 года Литовскому Правительству не может истолковываться таким образом, будто бы этой нотой имелось в виду вмешательство Советского Правительства в урегулирование упомянутых в ней территориальных вопросов»[319]. Иными словами, Варшава оставляла для себя свободные руки в отношении Литвы.

Спустя два дня после подписания указанного протокола советский нарком Литвинов и посол Франции в СССР Альфан, суммируя имеющиеся факты, придут к выводу, что совместный советско-французский зондаж польских намерений утверждает во мнении относительно имеющихся тайных договоренностей Германии и Польши, направленных на силовой пересмотр европейских границ: «Если говорить о нашем недоверии, то оно ведь основано на фактах. Мы вели с Польшей весьма серьезные разговоры о сотрудничестве, и эти разговоры были прекращены по инициативе поляков. Приняв наше предложение о декларации в пользу независимости Прибалтики, Польша после подписания пакта с Германией от декларации отказалась. Наше предложение о продлении пакта Польшей саботировалось свыше двух месяцев. Я уже не касаюсь слухов и толков о секретных польско-германских соглашениях. Наконец, результаты варшавских бесед Барту скорее подтверждают, чем опровергают эти слухи»[320].

Совершенно очевидно, что в Москве не относились с полным доверием к польской подписи под каким бы то ни было документом, в т. ч. и под протоколом о продлении сроков действия пакта о ненападении между СССР и Польшей. Но, тем не менее, прямое нарушение международного договора, тем более пакта о ненападении — это потеря внешнеполитического лица государства, это фиксация того простого факта, что и другие договора с этим государством (заключенные кем бы то ни было) не стоят ломаного гроша. Поэтому Москва исходила из того, что — если уж нельзя исключить агрессивные действия Польши в союзе с Германией и/или Японией — то как минимум надо создать такую ситуацию, при которой агрессор предстал бы безусловным агрессором в глазах всего мира.

Польша не позволяет связать руки Гитлеру

А вот загнать Варшаву в угол в ситуации с «восточным пактом» («восточным Локарно»), несмотря на все старания Москвы и Парижа, к сожалению, не удалось. Тут поляки стойко выдержали советско-французский дипломатический натиск, направленный на предотвращение агрессии, и не позволили связать Гитлеру руки системой коллективной безопасности.

Идея «восточного пакта» возникла осенью 1933-го сразу после демонстративного выхода Германии из Лиги Наций и ее отказа участвовать в конференции по разоружению. Инициатором проекта выступил глава французской дипломатии Поль-Бонкур, который сначала через серию бесед с советским полпредом в Париже Довгалевским, а затем и в личной встрече с советским наркомом индел 31 октября 1933-го предложил заключить пакт о региональной взаимопомощи на востоке. Параллельно предлагалось подписание советско-французского договора о взаимопомощи и вступление СССР в Лигу Наций.

Москва поддержала французскую идею, и 28 декабря 1933-го Довгалевский передал Поль-Бонкуру ответные предложения СССР о заключении регионального пакта о взаимной помощи на случай агрессии[321].

В феврале 1934-го во Франции к власти пришло новое правительство, в котором пост министра иностранных дел получил Луи Барту. 20 апреля он поставил в известность советскую сторону, что Париж продолжит с Москвой переговоры по вопросу о пакте на базе предложений Поль-Бонкура. В мае 1934-го, выступая в парламенте Франции, Барту заявил, что «французская политика стремится к сближению с СССР»[322].