Урок

— Ну вот, был я в краю, от Крыма далеком, и получил письмо от Марии Павловны Чеховой. Посмотрите… — Бумаги у него в идеальном порядке. — «Благодарю Вас, Степан Григорьевич, за память обо мне… В доме-музее А. П. Чехова абсолютно ничего не изменилось, посещаемость растет… Теперь о Воронцовском дворце. В нем теперь государственная дача, для посещения публикой он закрыт… Увидимся с Вами, дорогой, наговоримся вдоволь. Не падайте духом». Духом я не пал, а покой потерял. И первая мысль была почему-то о библиотеке. Ведь каждую из этих тридцати тысяч книг я держал в руках не меньше трех раз. В середине пятидесятых годов, когда Воронцовский дворец опять был открыт как музей, я поехал в Алупку уже отсюда, из Ставрополя, где обосновался с семьей, работал экономистом. Я ведь по образованию экономист, а не искусствовед или музейный работник, ну, да об этом потом… Поехал в Алупку, а библиотеки там нет. Пока дворец переживал метаморфозы, ее с картинами и статуями отдали куда-то. Художественные ценности обнаружились в местах хороших, обошлись с ними любовно, были они в Эрмитаже и в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. А библиотека как в воду канула! Вышел я на пенсию и поехал в Москву — искать. Пошел, конечно, в Министерство культуры, а мне там и говорят: если узнаете, уважаемый товарищ, где она, и нам, пожалуйста, сообщите. Вот… Ходил-ходил по разным библиотекам, с Ленинской начиная, пока не нашарил в Черкасском эту разборно-обменную. Увидел… Теперь, если желаете, познакомьтесь с моей деловой перепиской. Тут не об одной библиотеке…

«Министру культуры СССР от гражданина Щеколдина Степана Григорьевича…», «Министру культуры УССР от гражданина…»

От гражданина. Хочется подумать над этим, но я решаю: потом, не терпится познакомиться с содержанием папок. Читаю — и кажется, что это результат работы целых комиссий, изучавших терпеливо состояние алупкинского дворца-музея в сопоставлении с тем, каким он был до войны.

«Позволю себе перечислить Вам нужные, по-моему, меры:

1. Возвращение дворцу ценностей, бывших в его экспозициях.

2. Расширение экспозиционных площадей музея.

3. Укомплектация необходимым штатом создаваемого теперь отдела реставрации.

4. Восстановление итальянского парка».

Двенадцать страниц убористого машинописного текста, максимально конкретного, безупречно точного и целеустремленного — строки как стрелы, — двенадцать страниц делового текста, дышащего подлинной страстью.

А вот и ответы. Из Министерства культуры СССР:

«Благодарим Вас за дополнительные материалы по алупкинскому музею. Недавно на наш запрос Госстрой УССР сообщил, что алупкинский музей внесен в список памятников архитектуры УССР, подлежащих государственной охране. Ваши соображения об улучшении деятельности музея рассмотрены нашим министерством».

Второе письмо, тоже от Министерства культуры СССР, с перечнем конкретных мер, совпадающих с теми, что были в докладной записке Щеколдина. А вот ответ из Министерства культуры УССР:

«На Ваше письмо сообщаем, что создана комиссия…»

И пишут это не ведомству, не государственной организации, а частному лицу, ставропольскому пенсионеру, гражданину Щеколдину.