Урок кириллицы

«…Однако хорошо известно, что знаки древнеславянской азбуки по своей природе двойственны, — излагал там неведомый автор. — Каждый Знак есть Буква-Число, а точнее: Число-Буква. В такой последовательности возникает эзотерический алфавит, сначала Число, а затем Буква-Слово… Письменный Знак, следовательно, являет собой синтез: Число+Буква. А если учесть, что каждая Буква выражается Словом, то можно записать: кириллический Знак есть Слово+Число… По существу своему каждый Знак кириллицы представляет собой Символ, а вся азбука — это целостная знаковая система… Если развернуть кириллический Знак и представить его в виде Букв-Слов и Букв-Чисел, то сразу обнаруживается много странностей… Азбучные Слова-Числа в древности представляли как первоэлементы, из которых слагается духовное Мироздание. Но Вселенная и Человек, мир открытый и скрытый существуют не раздельно, а слитно, поэтому в славянской азбуке в явном Знаке светится тайный смысл. Диалектический подход позволяет подобрать ключи к дешифровке всей структуры образно-числовых символов. В первую очередь необходимо правильно разделить азбучный Универсум. Обычно славянский алфавит изображают в виде сплошного ряда от Аза до Ижицы. Нередко Числа отделяют от Букв. Но такое представление Знаков разрушает внутреннюю структуру алфавита. Поэтому необходимо так расположить Буквы-Числа, чтобы ярче высветились принципы, коими руководствовался Константин, обустраивая кириллицу в соответствии с философско-теологическими представлениями древних мыслителей об Универсуме…»

Заинтересовавшись, я перевернул сразу ещё несколько страниц и снова наугад прочитал:

«…Будучи первообразцом стиля, Константин Философ создавал свою богооткровенную азбуку, руководствуясь логико-математическими соотношениями, проистекающими из „троичного догмата“, на основе сокровенного „Плана Божьего“. Любой алфавит, не содержавший тайнописного закона, считался тогда варварским, оскверняющим вероучение…»

— Так сколько это стоит? — переспросил я, отрываясь от книжки, у Арона Григорьевича.

— Не заставляйте меня краснеть! — отмахнулся продавец. — Разве такой неказистый товар заслуживает настоящей цены? Я отдаю вам эту книгу задаром — пробейте в кассе тридцать шесть рублей, и читайте себе ради вашего Бога.

— Тридцать шесть рублей? — изумился я. — За изорванную старую книжку неизвестно даже какого автора? Бутылка водки дешевле стоит!

— Молодо-о-ой челове-е-ек! — с нескрываемой укоризной покачал головой Арон Григорьевич. — Да разве же можно всё в этой жизни измерять водкой?.. За книгу, в которой раскрывается замысел вашего Бога о вашем же народе, стоило бы заплатить и в пять раз больше, а вы — жалеете каких-то тридцать шесть рублей!

— Да я и не жалею, я заплачу, я ведь понимаю, что книга интересная, забормотал я, — но вы же сами видите, в каком она состоянии. Ни обложки, ни начальных страниц…

— Только не смешите меня этими начальными страницами! Будто не знаете, что на них всегда печатают не нужное ни одному читателю вступление. Если бы его кто-то не вырвал, вы бы сдуру взялись его читать, да и бросили. И великая тайна кириллицы прошла бы мимо вас. А так вас от него освободили… Так что спешите с благодарностью в кассу и не задерживайте меня, пожалуйста, у меня отбою нет от покупателей.

Я оглядел пустой зал магазина и скептически хмыкнул.

— А что вы себе тут хмыкаете! — обиделся Арон Григорьевич. — Настоящий покупатель — он как шел всегда с заднего крыльца, так и теперь другой дороги не ищет. Потому что ему нужно не изобилие, а товар. Так-то, молодой человек… Не изобилие — а товар…

Я заплатил в кассу названные тридцать шесть рублей, забрал у продавца безымянную книгу и, прижимая к груди покупку, вышел на московскую улицу.

Глава В (2)

— …ВЕДИческая религия, из которой вышел современный индуизм, и та в первую очередь основывалась на обожествлении сил природы, а значит — и на поклонении им и уважении к окружающему миру! А если смотреть на период, начавшийся после слияния ведизма с брахманизмом, то там вообще появляется понятие закона воздаяния, предполагающее творение добрых дел, и тому подобные вещи. У тебя же в романе Давыдов с Нагульновым говорят об Индии как о стране, где нирвану навязывают всем чуть ли не в обязательном порядке, как когда-то всеобщее среднее образование в СССР! — услышал я, входя часа три спустя к Таракьянцам, чей-то доносящийся из глубины квартиры незнакомый голос.

— Кто там у тебя? — спросил я Бориса, кивая в сторону открытой двери в гостиную.

— Да критик один — Перехватов. Не читал? Он сейчас много публикуется. В православно-патриотических изданиях пропагандирует постмодернизм, а в демократических — православные критерии. Короче, свой среди чужих, чужой среди своих… Они тут с Анавриным выступали недалеко перед участниками районной литературной студии, и вот после неё заехали попить кофе.