Урок возмездия

Я уже собираюсь уходить, когда замечаю стойку в витрине: пятнадцать книг, дополненных огромным портретом автора. Плакат объявляет о выпуске посмертного шедевра Эллис Хейли: «Шилоклювка».

Мои ноги обрастают корнями, проникающими глубоко в пол. Я стою и смотрю на фото Эллис, а она смотрит на меня, ее серые глаза спокойные и живые, хотя всего лишь напечатаны на бумаге. Это не тот портрет, который был опубликован в ее первом романе. Я знаю это потому, что провела много часов, разглядывая оригинал этой фотографии, когда мы еще были в Дэллоуэе, фантазируя о том, что рот Эллис мог бы сделать со мной.

Это более свежее фото. У Эллис такая же прическа, какую она носила, когда мы вместе учились в школе, несколько прядей выбились и упали на лоб, губы сжаты в тонкую линию.

– Вы читали эту книгу?

Я оборачиваюсь. Продавец стоит у меня за плечом, сцепив руки, смотрит с надеждой, с тем выражением, что говорит: я получаю комиссионные.

– Нет.

– О, тогда вам следует почитать. – Она снимает одну книгу со стойки и сует мне в руки. Я бросаю взгляд на обложку: скромную, минималистичную, украшенную золотой медалью Национальной книжной премии.

– Не знаю, понравится ли мне этот жанр.

– Художественная литература? Понравится каждому… надеюсь, – со смешком произносит женщина. Хочется ударить ее по лицу. – Но если говорить конкретнее, эта книга пересекает границы мистики и триллера. В ней психопатка влюбляется в красивую женщину, на первый взгляд невинную, но которая, – она сверяется с рекламной надписью на плакате, – скрывает свою смертельную тайну.

– Спасибо. Я подумаю.

Женщина, наконец, понимает намек; ее щеки вспыхивают бледно-розовым, и она возвращается за прилавок просматривать документы, время от времени поглядывая на меня поверх очков в проволочной оправе.

Я обращаю свое внимание на книгу у меня в руке.

Значит, это оно. Ее величайшее произведение. Книга, ради которой она была готова пожертвовать чем угодно. Жизнью Клары. Своей собственной. Да и жизни остальных – всего лишь линии статистов в ее шедевре.

Я открываю обложку и переворачиваю титульный лист.

Для Фелисити. Все это я сделала ради тебя.

Захлопываю книгу. В магазине вдруг не остается воздуха – кассир, и полки, и лондонская улица обрушиваются, погружая меня в темноту беспамятства.

И снова только я и Эллис, две фигуры, возникшие на противоположных концах сцены. Я снова чувствую, как она берет мою руку, утягивая в ночь. Прошло три года, но внезапно мне кажется, что я никогда и не покидала то место, Годвин-хаус с его темной историей и злыми тенями, магией, пропитавшей камни, и убийством, переданным как наследие от поколения к поколению.

Все это я сделала ради тебя.

Я бросаю книгу на стол и ухожу, вываливаюсь из магазина на улицу. Мимо с ревом проносится автобус, и я, ослепленная, оглушенная, падаю, падаю, падаю в стужу.

Не помню, как я добираюсь до дома.

Когда я вхожу, Талия на кухне, держит в руке деревянную ложку, как дирижерскую палочку, рассматривая кипящий на плите болоньезе с выражением неодобрения, которое наводит на мысль, что если соус – это воображаемый оркестр, то он отстает на несколько тактов.

– Фелисити, – она кладет ложку сразу, как только замечает меня. – Ты ужасно выглядишь. Что-то случилось?

– Ничего. Просто устала. – Оправдание слетает с моих губ, как медовое вино, пока я достаю из сумочки пузырек с лекарством и глотаю одну таблетку; опыт научил меня никогда не пропускать прием. – Ужин уже готов?

Кажется, Талия рада меня видеть. Она шеф-повар – или, во всяком случае, хочет им быть. Сейчас она работает обычным поваром в маленьком ресторанчике в Вест-Энде, надеется сделать карьеру. Я буду скучать по ее стряпне после расставания.

– Все готово, – говорит она. – Кстати, звонила твоя мама. Она хотела, чтобы я сказала тебе об этом.

Я корчу гримасу, и Талия поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня в макушку.

– Не представляю, чего она лезет, – говорю я. – Я сразу дала понять: я не хочу, чтобы она впредь появлялась в моей жизни.

От Талии пахнет мускатным орехом. Когда она отходит, я счищаю муку с ее щеки, и она улыбается. Она всегда улыбается.

– Может быть, однажды ты изменишь свое отношение.

– Не изменю.

– Принесешь вино, дорогая? У меня рук не хватает.

Я целую ее и подчиняюсь.

Мы выносим еду на крышу, залитую светом от рыночных фонарей, с видом на Гайд-парк, под нами раскинулся город, сверкающий, как тысячи мотыльков. Талия наливает вино, и мы пьем за еще один год вместе, за то, куда мы отправимся в следующий раз, за будущее, которое она запланировала: мы вместе, отчаянно влюбленные друг в друга.

Мы покончили с едой, я наблюдаю за ней, стоящей на краю крыши и смотрящей на улицы далеко внизу. Ее волосы вьются вокруг ушей, в последнее время она стрижет их коротко. Я становлюсь за ней и целую ее в затылок. Мои руки находят ее бедра. Ее кости в моих руках кажутся такими хрупкими, их так легко сломать.