– Я была там, – говорю я. – Алекс была моей лучшей подругой. Она упала. Это был несчастный случай.
– Несчастный случай.
– Она была пьяная.
– Да. Так вы сказали полиции.
На лацкане пиджака Эшби – крошечное пятнышко горчицы, такое маленькое, что я замечаю его не сразу. Сейчас я больше всего хочу соскрести его и затереть мокрой тряпкой. Я смотрю, смотрю, пока пятнышко не расплывается.
– Держи, – говорит Эшби, смягчаясь, и передает мне свой носовой платок; я крепко зажмуриваюсь и вытираю слезы. У меня хватает совести, чтобы испытывать легкое отвращение к себе: эти слезы – плата за мою безопасность. Что бы я ни сказала, ни Эшби, ни Лю не заподозрят меня в убийстве. Глядя на меня, они видят деньги моей матери и мою белую кожу. Они не видят убийцу.
Но именно убийцей я и являюсь.
– Я не знаю, что с ней случилось, – шепчу я. – Может быть, она… Она могла бы попытаться уползти за помощью… В лес. А потом…
А потом деревянная ручка лопаты снова оказалась в моих руках, занозы впивались в ладони. Я взяла лопату в сарае дворника. Я не могла выкопать яму глубиной шесть футов – только три, но этого было достаточно.
Когда я вытащила Алекс из озера, ее тело лежало на земле, бледное, изломанное, не похожее на человеческое, мокрое и холодное. Я с облегчением засыпала его – сначала землей, потом камнями.
Я помню мысль, что это знак, что она умерла как Корделия Дарлинг. Что я хотела бы похоронить ее так, как была похоронена Марджери Лемонт, – в подвале Годвин-хаус, выстроенном на каменном основании, где ей самое место. Еще я подумала, что этого было бы достаточно, чтобы утолить аппетит Марджери.
Только Марджери Лемонт никогда не существовало. Во всяком случае, в виде призрака, следящего за мной. Она просто была слишком умной девушкой, жившей в то время, когда
Явно считающие себя замужем за работой, офицеры разрешают мне вернуться в свою комнату. Я оставляю дверь открытой и сажусь на пол так, чтобы слышать эхо голосов на лестнице, оставаясь при этом скрытой краем двери от проходящих мимо. Следующей в кабинет МакДональд Эшби приглашает Эллис. Я могу разобрать щелчок закрывающейся двери, но как бы сильно я ни напрягала слух, голосов не слышно.
Я выхожу из укрытия и на цыпочках крадусь по лестнице на второй этаж. Комната Эллис заперта, но я умею вскрывать замки; этому я научилась во время наших исследований для книги, вот только Эллис об этом моем навыке не знает. Да и защелки в Годвин-хаус древние, непритязательные; они открываются без усилий.
Эллис сказала, что у нее есть документ, файл, привязывающий все улики ко мне. Письмо к Кларе, написанное моим почерком. Не знаю, будет ли у меня другая возможность обыскать ее комнату.
Эллис заправила постель, свернула простыни и накрыла толстым вязаным одеялом изножье кровати. На подушке лежит открытая книга Ширли Джексон «Мы всегда жили в замке». Пишущая машинка стоит на столе, в чехле, поскольку книга закончена. Я открываю машинку, но под клавишами письма нет.
Книжные полки Эллис забиты эклектичным набором литературы – от мистики до классики и текстов на латыни. Есть даже странный экземпляр книги о Нэнси Дрю, с загнутыми углами и порванным корешком. Никаких фотографий. Ни ее самой, ни ее матерей, или Квинн, или подруг детства – только портрет Маргарет Этвуд в рамке, прислоненный к полному собранию сочинений писательницы.
Шпага Эллис висит на стене. Фехтовальное снаряжение сложено в комоде. Я копаюсь в ящике для носков, отбрасываю нижнее белье и коллекцию сломанных авторучек, чтобы в результате… ничего не найти.
Где бы Эллис ни спрятала письмо, написанное якобы мною, здесь его нет.
Внизу, открываясь, скрипит дверь кабинета. У меня больше нет времени.
Я убегаю обратно на третий этаж и, повернув засов, запираю дверь. С колотящимся сердцем я присаживаюсь на корточки, прижав ухо к стене, – я оставила комнату Эллис незапертой. Но по лестнице никто не поднимается. Эллис не стучится в мою дверь.
Я не позволю Эллис Хейли устроить мне ловушку. Любым способом я должна опередить ее.
Усевшись за стол, я вытаскиваю лист бумаги и открываю ручку, украденную у Эллис. Я пишу письмо, медленно, кропотливо, как можно тщательнее копируя почерк Эллис из записок для «Ночных перелетов».
Почерк подделывается плохо. К тому же содержание само по себе не копирует Эллис. Я рву письмо и начинаю заново – второй раз, третий, пока не получается, по-моему, вполне прилично. Не точь-в-точь, но опять же никто не знает Эллис лучше меня. Никто другой не смог бы, взглянув на эти строчки, сказать, что Эллис их не писала.
Пока нет.
Глава 30
Большинство пропавших без вести, насколько я слышала, находят в течение первых семидесяти двух часов.