— Давно ты так-то вот? — спросил Яров. — Ну, с ворами?
Зюга насупился и тут же открыл опять в улыбке редкие зубы:
— Лет шесть. Как остался один, так много я голодным был. Сестры кормили плохо, им самим бы как прокормиться. А я сам по себе. Один раз на вокзале сидел возле кассы, а тут дядька, такой интересный, в шляпе, с тростью. Поглядел на меня, позвал с собой. Пошел я с ним. Накормил он меня, напоил сельтерской водой. Ночевать уложил. А потом учить стал, как пролезать в форточку. Квартиру мы с ним потом очистили, за милую душу. Потом еще одну. Добрый был. Одел меня — в штаны, в пиджак. И кормил колбасой всякой, и малороссийской, и языковой, даже винца наливал бывало. А потом свою любовь, ну женщину, зарезал у меня на глазах. Как чикнет ее в грудь…
Зюга взял яблоко, вгрызся в него зубами. Зачмокал и как бы забыл про гостей, стал разглядывать сидевшего на койке нового больного — старичка.
— Ну, а дальше что? — спросил Яров. Зюга махнул кулаком с зажатым в нем яблоком:
— И опять я один остался. Хозяин удрал куда-то. Нашли или нет — не знаю. Я тоже дал дралу. Оставил эту бабу одну с ножом. Ну, не забыть… Перед революцией было это.
Зюга покачал головой. Яров оглянулся зачем-то на Костю, нагнулся к парнишке, пригладил на его лбу кольца волос:
— Как у Пушкина. Ты такого поэта слыхивал?
— Ну, как же… Про балду мне читал стихи Иван Петрович. Вор-вор, а книжки читал. Вечером закурит папиросу, халат наденет, колпак, лампу зажигает с абажуром. Все чин-чином. Как все равно доктор какой и не догадаешься…
— А потом к кому ты попал?
Зюга, услышав этот вопрос, помрачнел. Подвигал губами, вроде хотел сплюнуть на пол сердито:
— А опять один все. То на станции в вагонах пустых, то в милиции, то вот у вас. Меня все «собаки» знают… — добавил с гордостью.
— Это, значит, агенты розыска «собаки». Ну хорошее ты им имя придумал.
Зюга сконфузился, промямлил:
— Так уж зовут все. Ну и я…
Бросил огрызок прямо на пол.
— Вот это уже не дело, — рассердился Яров. — Заверни в следующий раз в газетку да попроси, чтобы сестра вынесла в мусорный ящик.
Он поднял огрызок, завернул его в оторванный кусок газеты:
— Зря это вы, — проговорил растерянно Зюга, — я и сам бы мог.
— Ну, в следующий раз сам и сделаешь. А пока учись, раз я здесь около тебя. Вот поправишься, мы тебя устроим на работу. Хватит тебе от протокола, к протоколу. На автомобильный там или на «Вестингауза». Или на паровозный завод.
— Я бы в пекари, — пожелал Зюга. Он облизнулся, прибавил:
— Напек бы булок и первый стал бы их есть…
— Ну, и в пекари поместим. Вот поправляйся только быстрее.
— Спасибо, — тихо и искренне проговорил Зюга. — А как вас зовут? Фамилию-то знаю. Все наши знают. А вот имя нет…
— Зови дядя Ваня.
— Спасибо, дядя Ваня, — опять тихо проговорил Зюга. Яров поднялся, расправил привычно ремень под гимнастеркой.
— Ну раз заработали мы спасибо, — шутливо сказал он, — тогда пойдем. Пора и нам на свою работу…
Он пожал Зюге руку, Костя тоже кивнул парнишке. Но едва отошли от кровати, как послышался слабый голос:
— Дядя Ваня…
Яров вернулся к кровати.
Зюга пристально смотрел на него, приподнявшись на локте. И в запавших глазах удивление менялось с испугом, недоумением:
— Вы меня не допрашиваете. Всегда ведь допрашивают. Не зря приходили.
Яров улыбнулся, пожал плечами:
— Видишь. Хотелось бы поговорить с тобой кой о чем. Да больной ты, поправляйся. Потом сам, без подсказки, нам расскажешь. Понимаешь, что на свободе те, кто тебя саданул револьвером по голове без всякой жалости…
— Это он, Мама-Волки, — угрюмо проговорил Зюга. — Закричал на меня. Мол, я «сука». И слова мне не дал сказать, как шаркнет. А ведь любил я его. Таким как он хотел быть, настоящим «жиганом».
Добавил, заискивающе глядя на Ярова и на Костю:
— А где они теперь, не знаю. Тетя Мария меня на эту работу взяла: торговать папиросами. Вот тут и увидел я Маму-Волки. Ну и дядю Колю. Тот молчит всегда. А дядя Казимир с картами. Ловко играет, кого хошь высадит, разденет. И уж потребует свое. А то из нагана. Он у него под ремнем, справа…
— Может, ты извозчика знаешь, который знаком этим громилам?
Зюга ответил тут же:
— Как же. Дядя Силантий приезжал один раз к дому, привозил, что не знаю. Знаю только, что пили они вино и о чем-то толковали потихоньку. А у дяди Силантия дочь есть, Настя. Красивая…
Он вздохнул мечтательно.
Как видно, еще не знал беспризорник о судьбе Насти.
— А где он живет, этот дядя Силантий?
Костя, оторопевший от признания Зюги, не успел сказать первым. Зюга махнул в его сторону рукой:
— А вон где они живут с этим утконосом. Возле дома «сыщиков». Знаю — как же. Мы там часто на берегу костры жгем, да и ночевали не раз. А Настька мимо ходит. Ходит мимо нас и не боится. Даже в полночь, бывало. Идет, стучит каблуками. Красивая, — повторил он задумчиво. Яров обернулся к Косте — зло посмотрел на него и снова наклонился к Зюге.
— А лошадь у него какая? Вороная или гнедая?