К десяти отправился встречать Ярова на край улицы. В бурьяне, хрустящем как солома, отыскал удобный валун и присел. Ледяной холодок камня охватил тело и тем острее стало ощущаться дыхание вечерней реки. На другой стороне город подымался в небо диковинными холмами. Когда луна уходила за облака, похожие на завитки овечьей шерсти, город становился черным. Черным и вымершим. Но вот снова невидимый маляр огромной кистью с маху проводил по стенам домов и монастырей, башенкам церквей, крышам, аркам ворот — и тогда все блестело, сияло, переливалось. Тогда ложились на воду молочного цвета круги, вырезались четко из мрака лодки и застывшие фигурки рыбаков, даже можно было различить синий пар табачного дыма. Испуганно крикнул со станции маневровый паровоз. Эхо утонуло в воде, затаилось в бурьяне, в огородах.
Было спокойно, под стать сельской тишине, и Костя с какой-то опаской и напряжением ожидал, что вот сейчас там, на мосту, звонко запоет под каблуками деревянный настил, запоет и с грохотом расколет тишину. Но Яров появился совсем с другой стороны, от фабрики.
— Ну как? — негромко спросил он, едва не бодая козырьком своей инженерской фуражки.
— Да вроде бы кто-то есть, — поднявшись с камня, тоже вполголоса ответил Костя. — Оглядывается Силантий, когда в дом заходит. Неспроста, наверное…
— Неспроста, — как-то радостно согласился Яров, — что-то неладное.
— Наверное, неспроста, — тоже проговорил и Ваня Грахов. С ними пришли Петр Михайлович, три милиционера — все в шинелях, папахах, с винтовками в руках. Все трое похожие один на другого — худые, с черными лицами, молчаливые.
Они двинулись вдоль заборов в полной тишине. Лишь раз звякнул приклад винтовки у кого-то из милиционеров. Шмыгнул носом звучно Ваня Грахов да шепотком один из милиционеров высказал удивление насчет того, что ни одна собака не тявкает. Уж вроде бы они должны учуять чужих на улице
— Какие тут собаки, — негромко сказал Петр Михайлович, — передохли поди-ка…
Только во дворе «дома сыщиков» тревожно забилось сердце у Кости. Только сейчас, хрустя песком, подумал о том, что в доме может ночевать сам Артемьев. Поднявшись на крыльцо, Яров приказал Петру Михайловичу и милиционерам:
— Давайте к сараю и каретнику, а мы в дом.
И постучал рукоятью в дверь, а постучав, приложил ухо к замочной скважине, прислушиваясь чутко. Ответила долгая тишина. Выплыла снова луна, озарила «дом сыщиков», каретник, огороды, уходящие к реке темными оврагами. На той стороне загрохотали колеса подвод по булыжнику — или везли продовольствие для красноармейцев, или отправился на станцию к санитарному эшелону транспорт.
Яров постучал еще раз, теперь что есть силы, как вколачивая гвозди. При этом тихо пробормотал ругательства. Вот теперь за дверями послышалась возня и голос Силантия с тревогой спросил:
— Кого там принесло?
— Из угрозыска, — закричал Яров. — Отворяй живо. С обыском.
Силантий помолчал, как будто ему перехватило сразу горло от испуга. Слышно было, как скрипят доски в сенях. Потом проговорил нерешительно:
— А ордерок на обыск есть у вас? Мало ли, может быть вы грабители…
— Найдем и ордерок, — опять нетерпеливо закричал Яров. — Не тяни время, а то выломаем дверь. Это нам недолго, да не хитрое дело…
— Одну минутку тогда, — попросил Силантий, — мне надо одеться.
Яров снова прижался ухом к бревну. Костя последовал его примеру и услышал в доме беспорядочную возню, голоса и быстрый стук о стену.
— Кто-то ночевал, — удовлетворительно заметил Яров. — Ну, держись фронтовики. Будет вам работа сейчас.
И точно — вдруг раздался пронзительный крик Петра Михайловича:
— Стой, руки вверх…
И тут же выстрел, за ним другой. Затем грянул сразу залп, затрещал забор, что-то упало тяжело. Стихло — и тут же послышались голоса на огороде.
Дверь отворилась и на пороге вырос с лампой в руке Силантий. В ночной рубахе, босой, в подштанниках. Стоял и немо смотрел на агентов, не в силах произнести хоть слово, ошеломленный и появлением милиции, и выстрелами.
— Что за гости ночевали? — спросил Яров.
Силантий отодвинулся в сторону, вглядываясь в лицо агентов, проговорил заикаясь:
— А кто их знает… Командировочные, в дровянике спали.
— Не знаешь, кого пускаешь в дровяник, — усмехнулся Яров. — А если это варнаки. Командировочные, а в стенку стучал, предупредил, мол, смывайтесь…
Войдя следом за ним, Костя увидел прежде всего Петьку. Мальчишка сидел на сундуке в прихожей и испуганно таращил на них глаза. Наверное, все происходящее ему показалось продолжением какого-то сна. Возле кровати куталась в одеяло Ольга — растрепанная, перепуганная и дрожащая, румяная. Глядела почему-то только на Костю.
— Сколько гостей было в дровянике? — спросил у нее Яров, как показалось Косте, с интересом разглядывая ее. — Или тоже не знаешь вроде мужа своего?..
— Двое, — тихо ответила Ольга, потирая белую шею, щеки, как будто обожгла их только что о горячее. — В дровянике на сеновале спали. А кто — шут их знает. Говорил Сила, будто командировочные.
Вбежал Петр Михайлович, запыхавшийся, возбужденный, с наганом в руке.