Уроки дыхания

Однажды ей приснилось, что Джесси умер – умер годы тому назад, когда был еще веселым, шаловливым мальчиком, а она как-то не смогла это понять. Приснилось, что она безудержно рыдает, ведь пережить такую утрату невозможно. Потом она заметила среди толпившихся на палубе людей (потому что наконец-то отправилась в морской круиз) мальчика, похожего на Джесси, он стоял со своими родителями, которых Мэгги никогда прежде не видела. Мальчик посмотрел на нее и быстро отвел глаза, однако она поняла, что показалась ему знакомой. И улыбнулась ему. Он посмотрел еще раз и снова отвел глаза. Она придвинулась к мальчику на несколько дюймов, притворяясь, что всматривается в горизонт. Джесси родился снова, только в другой семье – так она объяснила себе увиденное. Он больше не принадлежал ей, но это не имело значения. Она могла начать все заново. Завоевать его доверие. Она еще раз почувствовала, как взгляд мальчика скользнул по ней, и ощутила его недоумение, ведь он наполовину вспомнил ее, наполовину не вспомнил, и поняла – в каких-то сокровенных своих глубинах они всегда будут любить друг друга.

Так вот, Дэйзи было в то время девять лет или почти девять – ее еще можно было считать ребенком, который требовал от Мэгги немалых забот. На самом же деле Дэйзи вбила себе в голову, что пора и ей становиться самостоятельной. Она всегда была развитой не по годам. Еще совсем девчушкой Айра называл ее Малышка Леди, потому что она и тогда была зрелой и замкнутой, а по маленькому личику Дэйзи было видно, что у нее обо всем имеется собственное мнение. В тринадцать месяцев Дэйзи сама научилась пользоваться горшком. Учась в первом классе, она вставала по будильнику на полчаса раньше всех в доме и каждое утро тихо спускалась вниз, чтобы покопаться в постиранной одежде и выбрать самую подходящую. Уже тогда она гладила лучше Мэгги, ей нравилось быть опрятной и носить тщательно подобранные цвета. Теперь же она словно перескочила в ту пору жизни, в которой внешний мир становится важнее семьи. Обзавелась четырьмя очень серьезными подругами-единомышленницами, и одной из них стала Лавиния Мерфи, чья мать была самим совершенством. Совершенная миссис Мерфи возглавляла школьный родительский комитет, проводила кампании по сбору средств путем распродаж печенья домашней выпечки и (поскольку она нигде не работала) располагала временем, чтобы возить девочек по всякого рода культурным мероприятиям и устраивать чудесные «ночные девичники» с поисками сокровищ. Весной 78-го Дэйзи практически жила в доме Мерфи. Мэгги возвращалась с работы домой, звала: «Дэйзи?» – но дом молчал, а на книжной полке гостиной ее поджидала записка.

Впрочем, однажды она вернулась с работы и дом предстал перед ней не безмолвным, а шепчущим, точно заговорщик, Мэгги почувствовала это, едва войдя, а наверху дверь в спальню Джесси оказалась закрытой. Она постучала. После испуганной паузы Джесси отозвался: «Секунду». Мэгги услышала шорохи, шепоты. Он вышел, ведя за собой девушку. Ее длинные светлые волосы были растрепаны, губы казались помятыми. Не подняв глаз, она скользнула мимо Мэгги и пошла за Джесси вниз по лестнице. Мэгги услышала, как открылась парадная дверь, как Джесси негромко попрощался с девушкой. Когда он вернулся наверх (без всякого стыда направившись прямо к Мэгги), она сказала, что мать этой девушки, кем бы та ни была, ужаснулась бы, узнав, что ее дочь проводит время наедине с молодым человеком, да еще в его спальне. А Джесси ответил:

– Нет, ее мама живет где-то в Пенсильвании. Фиона остановилась здесь у своей старшей сестры, а у нее нет никаких возражений.

– Зато у меня есть, – сказала Мэгги.

Джесси спорить не стал, и девушка в доме больше не появлялась. По крайней мере, Мэгги, возвращаясь каждый вечер, ее не видела. Хотя кое-что чувствовала, определенные улики у нее имелись. Она заметила, что Джесси стал уходить чаще, что возвращается он, о чем-то думая, что его короткие побывки дома отмечены длинными конфиденциальными разговорами по телефону наверху, и, снимая трубку, Мэгги неизменно слышала один и тот же девичий голос – мягкий и вопрошающий.

Работу он в конце концов нашел – на оберточной фабрике, что-то связанное с транспортировкой – и принялся подыскивать квартиру. Главная беда состояла в том, что арендная плата была высокой, а его зарплата крошечной. Вот и хорошо, говорил Айра. Теперь ему, может быть, придется столкнуться с кое-какими суровыми фактами. Мэгги хотелось, чтобы Айра заткнулся. «Не волнуйся, – говорила она Джесси, – что-нибудь да подвернется». Шел к концу июнь. В июле Джесси все еще жил дома. И в одну августовскую среду он, убедившись, что, кроме Мэгги, хлопотавшей на кухне, в доме никого нет, уведомил ее, очень спокойно и прямо, что, похоже, наградил одну свою знакомую неприятностями.

Воздух в комнате вдруг стал странно неподвижным. Мэгги вытерла руки о фартук. И спросила:

– Ты говоришь о той, о Фионе?

Он кивнул.