Уроки экономической реформы

Давайте представим себе экономику с двумя секторами. Для простоты примера мы предположим, что регулирование осуществляется только ценовое с помощью субсидирования, оплачиваемого налогами, равномерно распределенными по всему населению. Назовем эти сектора А и В. Представим себе, что первоначально цены на продукты этих секторов выраженные в какой-то, неважно в какой, денежной единице, таковы, что цена в секторе А больше, чем цена в секторе В (Pа>Pв). Представим себе также, что «правильная» ценовая структура (т.е. относительные цены в условиях общего равновесия при совершенной конкуренции, которые могут, например, наблюдаться на рынках развитых стран) заключается в обратном соотношении. Цена продукта сектора В должна быть выше, чем цена продукта сектора А (Pa

В этой ситуации увеличение искаженного разрыва между ценами в секторах А и В приводит к сокращению общественного благосостояния, измеренного суммой потребительских избытков в обоих секторах.

Еще одна проблема, которая может привести к дальнейшему ухудшению ситуации, заключается в том, что и рынок может быть не совершенен, что он может сосуществовать с государственным регулированием. Так, возвращаясь к этому двухсекторному примеру, представим себе, что производитель в секторе А к тому же представляет собой монополию. Эта ситуация проиллюстрирована на рисунке 2. Снятие ценового регулирования в монопольном секторе А ведет не к установлению цены конкурентного равновесия, но к установлению монопольной цены, и к чистой потере в потребительском избытке в этом секторе. Этот негативный эффект усиливается катастрофической утратой благосостояния в секторе В потому, что в отношении него разражается настоящий шок со стороны поставщика. И в экстремальном случае, как скажем, в случае резкого открытия экономики, о чем речь пойдет в последующих параграфах, сектор В может вообще быть просто изъят полностью.5

Рассматривая реальности саморазвивающегося перехода к рыночной экономике в России, мы не можем не заметить, что эти два провала — провал государства и провал рынка — распространены самым широким образом. На самом деле так распространены, что просто невозможно даже оценить, является ли чистый результат от политики либерализации позитивным с точки зрения экономического благосостояния.

Плановая экономика формировалась как единое предприятие, при том, что фабрики и заводы работали по одному плану, разработанному центральными властями. Задача сокращения расходов с помощью плановой деятельности вместе со специфической марксистской догмой о том, что чем больше предприятие, тем технологически оно эффективнее, привели к тому, что довольно последовательно проводился в жизнь принцип: одна продукция — один завод. В результате степень монополизации на рынках крайне высока в отношении почти всех продуктов.

Случай чистой монополии — это феномен, который хорошо изучен теоретически, но не часто встречается в практике развитых стран. Термин «монополия» часто довольно неаккуратно применялся к финансовым группам, которые контролировали важные сектора экономики с помощью того, что просто держали акции. Японские дзайбацу, распущенные после Второй мировой войны, представляют собой хороший пример.

Когда монополии являются чисто финансовыми, их гораздо легче распустить, чем когда, как во многих постсоциалистических экономиках, они представляют собой монополии технологические. Так, например, 87 % продукции, производимой на российских машиностроительных предприятиях, производится только на одном заводе. Ситуация не намного лучше в металлургии, химической и ряде других основных отраслях промышленности.

На рынках практически каждого продукта много потребителей продукции одной единственной фирмы или завода-производителя, которые выступают в качестве монополиста в отношении потребителей своей продукции. Эта повторяющаяся на всех рынках ситуация уже сама по себе достаточна, чтобы все рынки на микроуровне были рынками продавца, независимо от общего макроэкономического состояния спроса и предложения.

Другими словами, ограничения, которые накладываются эффективным спросом, ощущаются только на самых конечных стадиях, даже не производства, а розничной торговли и государственных закупок. Поэтому индикатор состояния макроэкономического баланса между спросом и предложением, который профессор Я.Корнаи предлагает в качестве главного индикатора того, насколько далеко зашел процесс трансформации плановой экономики, не срабатывает при более внимательном рассмотрении российской экономики, поскольку общее состояние макроэкономического избытка предложения над спросом, не меняет соотношение сил на каждом отдельном индивидуальном рынке в производственном секторе.

В начале процесса реформ, в частности, большая часть предприятий розничной торговли даже не была коммерциализирована. Поэтому монопольные производители даже не получали правильных сигналов от розничной торговли. Постепенно процесс коммерциализации и приватизации розничной торговли начался, но даже в июне 1993 года 70,8 % их оставались постгосударственными и государственными, но никак не частными (91,7 % — в январе). Это означает, что у них не было практически никаких стимулов передавать правильно сигналы со стороны ограничения, возникшего в сфере эффективного спроса, к оптовикам, а от них к производителям по всей технологической цепочке.

Что же касается закупок сельскохозяйственной или оборонной продукции, здесь тоже противоречащие друг другу сигналы, исходящие от различных частей Правительства, так и не смогли поколебать твердой уверенности большинства производителей в том, что они по-прежнему могут не сомневаться, что в конечном счете, несмотря на всю риторику о сокращении бюджетного дефицита, их выручат с помощью повышения закупочных цен, предоставления субсидий или льготных кредитов.

Безусловно, надо отметить, что определенное обратное воздействие на каждого отдельного производителя со стороны изменившейся макроэкономической ситуации существует, но работает оно очень медленно и болезненно.

Прошло уже два года после начала этого этапа экономической реформы, но не было еще ни одного случая банкротства в российской экономике, а официальная открытая безработица не превышает 1 % рабочей силы. Это является самым ярким доказательством того, что саморазвивающийся процесс перехода от рынка продавца к рынку покупателя на микроэкономическом уровне если и действует, то действует так долго, что практически даже не заметен.

Полтора года либерализации (хотя и неполной либерализации, о чем мы еще будем дальше говорить) привели к тому, что структура относительных цен действительно изменилась в сторону более высокой цены на энергоносители и другие первичные ресурсы. Это создало видимость изменения относительной структуры цен в правильном направлении (потому что цены на первичные ресурсы всегда были занижены в плановой экономике). Однако это представляет собой не более, чем внешнюю видимость, поскольку просто-напросто субсидии, которые ранее предоставлялись всем отраслям, теперь закладываются в цену в первичных отраслях, но чем ближе к конечным стадиям производства и потребления, тем больше по-прежнему субсидии сохраняются, что позволяет держать цены пока еще относительно низкими.6

Отсутствие реального улучшения в распределении ресурсов демонстрируется также следующими явлениями. В 1992 — начале 1993 года прибыль в материальном производстве составила более 20 % валового внутреннего продукта и почти 30 % всего промышленного производства. В банковской сфере норма прибыли в 200 % и выше становится «нормальной». В то же время средняя зарплата по-прежнему не превышает 65 долларов в месяц по нынешнему валютному курсу (октябрь 1993 г.). Этот необычайно высокий уровень прибыли, который в основном достигается путем повышения цен в сочетании с крайне низкой зарплатой и сохранением в экономике 15-20 % убыточных предприятий, в основном в тех секторах, которые на себе ощущают ограничения со стороны спроса, все это показывает, что самокорректирующийся рыночный механизм, т.е. механизм самокоррекции распределения ресурсов, так и не был создан. Даже эффект от более высоких цен на энергию и топливо в стимулировании энергосбережения также под большим сомнением, поскольку субсидии конечным производителям часто принимают формы специальных льготных тарифов, скажем на электроэнергию в сельском хозяйстве.

Есть еще более существенный провал этой схемы ценовой либерализации. В то время, как цены на переменный поток, т.е. на производимые товары, в значительной степени действительно освобождены с уже упомянутыми оговорками, есть одна сфера экономики, где система фиксированных государственных цен по-прежнему сохраняется. Речь идет о рынке недвижимости, землю и основные фонды. Недавно в газетах промелькнула история об отставном полковнике, который купил у своего полка охотничий домик покойного императора Николая II за 25 тыс.рублей. Через несколько месяцев он перепродал этот домик за миллиард рублей не названному покупателю. Не было совершено никакого преступления, поскольку 25 тыс.рублей — это была правильная официальная балансовая (бухгалтерская) цена этого домика.

Это, может быть, экстремальный случай, но очень широкой практикой является разрыв в сотни раз между балансовой ценой каких-то основных фондов, по которой только государство и может их продать, и их реальной рыночной стоимостью. То же самое касается и арендных платежей.

Те, кто имеют в своем распоряжении какую-то недвижимость, здания, капитал, те, кто может получить их в свое приоритетное распоряжение путем подкупа официальных лиц, могут получить миллионы долларов буквально за одну ночь. Оставляя даже в стороне вопрос социальной несправедливости и огромного разгула коррупции, который все это вызывает, есть основания опять-таки для беспокойства с точки зрения эффективного распределения ресурсов. Мы уже упоминали в предыдущем параграфе, что слишком низкая цена основных фондов для частных лиц ведет к различного рода неэффективности. Слишком много сейчас основных средств, земельных участков, зданий и т.д., распределяются по ценам, ниже чем рыночным, членам какой-то узкой группы или прямо преступникам.

В режиме вульгарной либерализации слишком много времени уйдет, прежде чем все эти фонды, наконец, найдут своих наиболее эффективных собственников, а в условиях прогрессирующей мафизации это время может вообще никогда не наступить.