Уроки Германии

– Ничего, сегодня я чувствую себя уже неплохо.

– Неплохо! Ты почти ничего не съел.

– Аппетита нет. Слабость, – объяснил я.

Телефон зазвонил.

Рипсик вздохнула трагически.

– Если ты действительно собираешься идти, попроси, чтобы Ульрика тебе сказала, как спросить средство от кашля, не отхаркивающее, а такое, которое его подавило бы, чтобы я смогла ночью спать.

– Для начала я намерен узнать, как по-немецки горчичник.

Рипсик вздохнула еще трагичнее, но спорить не стала.

– Тебе везет, – сообщил я, закончив разговор с Ульрикой. – Немцы о горчичниках даже не слышали. Темный народ.

Рипсик заметно обрадовалась, больше горчичников она ненавидит только лук. Я достал из кармана куртки карту Берлина.

– Конечно, здесь нет именно того района, куда мне надо ехать. Ладно, найду.

Я встал и начал одеваться.

– Не беспокойся, если я немного задержусь, это довольно далеко.

На улице было тепло, светило солнце, такой погоды мы в Германии еще не видели. Я не осмелился сесть на автобус, поскольку точно не знал, где надо сойти, проехал на S-бане четыре или пять остановок и дальше прошел пешком километра три, не меньше. А может, и все четыре. На полпути я устал, хотел взять такси, но водитель везти меня отказался, пояснив, что это близко. Меня донимала слабость, а поскольку я на всякий случай оделся потеплее, то скоро вспотел. Наконец я нашел аптеку, купил что надо и поехал обратно уже на автобусе.

– Это должно быть именно то лекарство, которое ты хотела, – сказал я.

– Спасибо. Ничего, если я сегодня не буду готовить обед? У меня просто нет сил. И еще эта лестница… Выйди, поешь в ресторане.

Это был один из немногих дней за годы нашего брака, когда Рипсик оставила меня без обеда из трех блюд. Впрочем, я не разрешил бы ей готовить, даже если б она сделала такую попытку. Я снова вышел. По случаю хорошей погоды столики из привокзального ресторана вынесли на улицу, я сел и заказал клопсы по-кенигсбергски, потому что название этого блюда возбудило во мне приятные воспоминания об эстонских отбивных. Когда мне вместо куска жареного мяса принесли две большие вареные пресные фрикадельки в каком-то приторном соусе, я был шокирован, однако хоть и с трудом, но все-таки проглотил еду, движимый не столько чувством голода, сколько сознанием того, что платить все равно придется. Согрелся на солнышке, позавидовал берлинцам, которые, пока мы боролись с болезнью, весело, семьями проводили время в своем «излюбленном месте отдыха», потом вернулся в «Томас Манн Хаус», поднялся на третий этаж и тоже лег. Я взял в дорогу «Черный обелиск», естественно, я читал его и раньше, но Ремарк тот автор, которого можно перечитывать неоднократно. Открыл книгу и, пробежав пару страниц, тихо засмеялся.

– Что случилось? – спросила Рипсик, которая успела задремать.

– Ничего особенного. Просто Ремарк тут ругает клопсы по-кенигсбергски в безвкусном немецком соусе. Жаль, что вчера я до этого места не дошел.

Я объяснил Рипсик, какая незадача приключилась со мной в ресторане.

– Вот как важно хорошо знать литературу, – заключил я, отложил книгу и закрыл уставшие глаза.

Ночью я проснулся на кашель Рипсик. Это был жуткий кашель, еще хуже, чем днем, он не прерывался ни на секунду.

Я включил свет.

– Ну что такое? Я же принес тебе средство от кашля.

Она не ответила, потому что была не в состоянии говорить. Наконец между двумя приступами случилась крошечная пауза, и она сказала:

– У меня такое чувство, что это лекарство не подавляет кашель, а, наоборот, провоцирует.

Я потрогал ее лоб, он был горячий, дал ей термометр, встал и еще раз просмотрел приложенную к лекарству инструкцию, ничего в ней, конечно, не поняв.

– Я попросил Ульрику перевести на немецкий все, что я должен был сказать в аптеке, потом прочел ей фразу за фразой по телефону. Ульрика сказала, что все правильно, а мое немецкое произношение превосходно. Аптекарша тоже сделала вид, что вполне меня поняла. Если это, конечно, была в самом деле аптекарша. Аптека оказалась у черта на куличках, и тетушка, которая продала мне лекарство, вполне могла быть соседкой или родственницей, заменившей по случаю праздников настоящего аптекаря. Я попросил чек, и она выписала его от руки. Но вообще-то она вела себя вполне уверенно.

Рипсик кашляла и кашляла. Я дождался момента, когда термометр запищит, и сразу взял его.

– Тридцать девять и два. Может, все-таки попытаться вызвать «Скорую»? Сделают укол, хотя бы уснешь.

– Может, – сказала Рипсик.

Только теперь я понял, насколько ей плохо. Дело в том, что она сама врач и старается держаться от коллег как можно дальше.

Я взял страховой полис и сел к телефону.

– Занято, – сказал я немного погодя. – Попробую другой номер.

Некоторое время Рипсик лежала тихо, но теперь у нее начался новый приступ. Через несколько минуту я положил трубку.

– Проклятье! Никто нигде не знает английского. Могу позвонить Ульрике и попросить, чтобы «Скорую» вызвала она.

– Не стоит, – сказала Рипсик. – Ульрика ведь говорила, что они все равно не приедут. Это тебе не Советский Союз. Там мы, врачи, были на службе у больных, здесь все наоборот.

Я сел на край кровати.