Мы в современной Эстонии тоже не умеем себя поставить, мы, бывшие советские люди, подумал я, услышав это объяснение, и не только потому, что мы старше или развращены социалистическим образом жизни, при котором всем управляло государство, подавляя личную инициативу – ко всему прочему, нас воспитывали в духе другой системы ценностей. Советский человек должен был быть скромным, саморекламу тогда не терпели, существовала даже эстонская поговорка «Самовосхваление пахнет дурно», капитализм же именно на самовосхвалении, сиречь рекламе, и держится. Самовосхвалении и эгоизме. В советском обществе, напротив, пропангандировался альтруизм, а эгоизм критиковался, и воспитание это дало в конце концов результаты, взрастив немалое число людей, которым казалось постыдным думать о собственном благополучии. Или хотя бы обладавших неким чувством меры, понимавших, до какого предела можно думать о себе и когда это уже некрасиво. Конечно, безработицы в социалистическом обществе не существовало, нам не приходилось столь отчаянно бороться за место под солнцем и перегрызать друг другу горло из-за куска хлеба. Западный человек же вынужден постоянно быть начеку, чтобы не потерять место работы, он всегда должен первым делом печься о собственном благе и только потом о благе других, поскольку он знает, что если сам о себе не позаботится, никто этого за него не сделает.
– Почему нынешнее германское государство организовано так, что одни вкалывают от зари до зари, а у других вообще нет работы? – риторически спросила одна знакомая восточная немка.
Действительно, почему?
Вторая глава
Большинство наших соотечественников сказало бы, что отрезать себе ухо по образцу Ван-Гога не немецкий способ выражать чувства, что нашу внутреннюю жизнь можно сравнить с той необъятной пустотой, которую ощущаешь, стоя на вершине горы и глядя сверху вниз.
Лейпциг, куда мы поехали через пару дней, мы почти не видели. Неожиданно похолодало, шел мокрый снег, дул сильный северный ветер, нас же угораздило одеться легко, по-весеннему, разгуливать по городу, глазея по сторонам, было невозможно. Мы сидели в гостинице и смотрели в окно, жили мы высоко, и вид открывался обширный, но сверху все города кажутся одинаковыми. Когда любоваться пейзажем надоедало, мы переключались на лицезрение агрегата для глажки брюк. «Цурюк» не стал экономить на нашем расквартировании, в номере нас ожидали белые банные халаты, бутылка шампанского и несколько увядших виноградин, «библия» работала и могла бы поразвлечь нас даже зрелищем особого рода, если б мы сделали небольшой вступительный взнос, и еще там было несколько аппаратов, в том числе факс и, как я уже сказал, агрегат для разглаживания штанов, весьма объемное устройство, невольно притягивавшее внимание. Я с глажкой штанов проблем не имею, то есть мог бы иметь, поскольку косоглаз, частенько наливаю кофе мимо чашки и никогда в жизни не умел заглаживать стрелку, но у меня есть Рипсик. У других, как я понимаю, Рипсик нет, и они вынуждены прибегать к помощи аппарата.
В подвале гостиницы оказался бассейн, с нашего этажа туда ходил специальный лифт, так что не было даже нужды одеваться, халат на плавки и купайся! Завтрак подавали в ресторане по типу «шведского стола», в меню не было только икры, официантки бегали вокруг и доливали кофе, но что главное – на тарелке я обнаружил настоящую салфетку, из ткани, а не бумаги, туго накрахмаленную и белоснежную. Я заправил ее за воротник, чтобы защитить галстук, и услышал хихиканье Рипсик.
– В чем дело?
– Ни в чем. Просто ты по сравнению с остальными выглядишь донельзя импозантно. Истый джентельмен.
Я огляделся. Действительно, никто, кроме меня, как будто не знал, что с салфеткой делать.
На книжную ярмарку идти все-таки пришлось, и это оказалось испытанием нешуточным, в ожидании трамвая мы жутко замерзли. Трамваи, кстати, были переполнены, точно так же, как до этого поезд «Берлин-Лейпциг», почему, выяснилось, когда мы добрались до цели – новый огромный выставочный комплекс, состоявший из нескольких соединеных между собой стеклянными тоннелями зданий, был забит посетителями, казалось, в нем собралось не полгорода, а полстраны.
Неужели все это читатели? – спросили мы себя, сразу вспомнив эстонские литературные мероприятия, где публики меньше, чем в лесу грибников.