Уроки гнева

— Если и так, то ушли они не далеко… впрочем, рассказ мой не о том. Уход тастаров — из дел недавних. А то, о чём я хотел бы поведать тебе, принцесса, случилось, когда меня ещё не было на свете и брата моего тоже. Тогда тастары правили моей страной, и власть их была прочна, хотя они не часто пользовались ею. А на островах правил человек по имени Ке'атуа — и если кто-то из живущих под этим небом должен был почернеть от гордыни, то именно он. Островитяне издавна торговали с Равнинами к обоюдной выгоде. Но Ке'атуа пожелал присвоить все выгоды себе. Для этого отправил он посольство к Пламенному, не прося, но требуя торговых выгод для островов. На требования эти нельзя было соглашаться, но и отказать было нельзя. Флот островитян, как ты наверняка знаешь, лучше флота любой другой страны, причём не просто лучше, но и больше. Так что этот самый Ке'атуа, не дождавшись согласия на свои требования, вполне мог объявить Равнинам войну и развязать тем самым мешок бедствий. Тастары при помощи своей магии могли бы пустить на дно все корабли островитян до единого, но восстановлению торговли это, как ты понимаешь, помочь не могло…

— Что же сделал этот архидемон, Пламенный? — спросила Окхоль.

— Он не ответил ни да, ни нет. Вместо этого он с малой свитой отплыл на острова, чтобы лично повидать Ке'атуа, как один правитель — другого. По гордыне своей Ке'атуа счёл, что его станут умолять о снисхождении. Он собрал своих придворных, богато облачённых, и сам оделся в лучшее, что имел (а имел он немало); затем сел на трон в роскошно убранной палате и призвал Пламенного. Правитель Равнин явился к нему — один, оставив свиту за порогом, в простой чёрной одежде и без единого украшения, даже без меча на поясе. Ке'атуа изумился. Где дорогие подарки? Где тяжко нагруженные сокровищами вьючные лошади? Где слуги, готовые простереться ниц по единому движению пальца? Как видишь, всего этого нет со мной, молвил Пламенный. Ке'атуа, продолжал он, господин островов! Я пришёл к тебе как равный к равному. И что я вижу? Твой дворец велик и радует глаз блеском драгоценностей. Тебя окружает множество слуг, готовых исполнить любой приказ. Ты молод, богат и славен, о Ке'атуа. Но молодость сменяется старостью, и что мёртвому до богатств мира живых, сложенных в его могилу? А прочная и яркая слава приобретается только мудростью. Первейшая добродетель правителя — в стремлении к благу для его народа. Ты желал, Ке'атуа, если посланники твои не лгали, без меры увеличить свои выгоды от торговли. Но подумай: пойдёт ли это на пользу народу твоему? Не знаю, сказал Ке'атуа. Тогда Пламенный низко поклонился. Только мудрый человек, заметил он, выпрямляясь, готов признать своё незнание и тем сделать первый шаг к тому, чтобы знать. Поклонившись снова, Пламенный удалился из дворца Ке'атуа и в тот же день отплыл обратно. Но с того дня правитель островов никогда уже не выдвигал непомерных требований к торговым партнёрам.

Окхоль слегка нахмурилась.

— Пламенный околдовал его?

Итоллари улыбнулся, покачав головой.

— Когда дедушка рассказывал нам с братом эту историю, он всегда добавлял: накрепко запомните мой рассказ, дети, и своим детям передайте в точности. Да не забудьте добавить три главные правды, что заключены здесь, как зёрна в спелом колосе. Правда первая: научиться мудрости можно от кого угодно — и от друга, и от врага, и от равнодушного. Правда вторая: если и впрямь слава правителя заключена в мудрости его, то трижды славен тот, кто умеет говорить перед глупцом так, чтобы тот понял. И правда третья: не обязательно бить сильно, если удар твой точен. Пламенному хватило нескольких слов там, где иному недостало бы двухсот военных галер с таранами, окованными чёрной бронзой.

Принцесса нахмурилась сильнее, но заметила, что король смотрит на неё, и улыбнулась.

— Враги могут быть мудры, — сказала она, явно цитируя некое писание, — но черпающий в мудрости Ве-атти всегда превзойдёт их.

Итоллари тайно вздохнул, подумав, что до Пламенного ему далеко. Во всяком случае, вряд ли от его речей у Окхоль прибавилось понимания.

Во время одного из пиров Зи Хиссан, племянник терефа Дархо, получил послание, имевшее форму простого серебряного кольца.

Кольцо это на лакированном подносе принёс молчаливый слуга — один из многих слуг на этом пиру. Не успев коснуться блестящего ободка, Зи Хиссан услышал гудение, тихое и как будто не имеющее источника, но становящееся тем сильнее, чем ближе к кольцу находились его пальцы. Отдёрнув руку, он посмотрел на слугу и спросил:

— Что велели передать на словах?

— Ничего, господин.

Пригладив бородку, Зи Хиссан взял кольцо, осмотрел со всех сторон и надел на палец. В тот же момент гудение смолкло, а в голове у Зи Хиссана раздался бесплотный голос:

"Через полчаса оставьте зал через ту дверь, что за вашей спиной, и пройдите по коридору до крытой галереи. В правом её конце я буду вас ждать".

На этом кольцо умолкло, и слабый остаточный заряд на нём начал медленно угасать.