Уроки горы Сен-Виктуар

И тем не менее все эти напасти, равно как и горькое уныние, и выпадение из жизни, – все это потом вызывалось в памяти только большим усилием. То, что осталось и было по-настоящему важным, складывалось в одну картину, на которой память, без малейшего намека на умиление, со всей уверенностью начертала: «Это моя жизнь», словно выражая тем самым благодарное ликование; эти яркие проблески воспоминаний свидетельствуют вместе с тем о том, что, хотя формально тот отрезок времени был отмечен апатией, он заключал в себе неиссякающую жизнеустроительную энергию. – Жена вскоре снова пошла на работу, муж отправлялся с ребенком в дальние прогулки по городу. Двигаясь в направлении, противоположном привычному маршруту в сторону бульваров, он обнаружил старые, темные районы, где земля проступает во всем многоцветье и небо вливается в мощеные мостовые, как нигде в другом месте города. Он-то и станет для начала, вместе с движением коляски, приподнимающейся при съезде с тротуара на мостовую, родным домом ребенка. Тень от листвы, лужи после дождя и снежный воздух символизируют собою времена года, смена которых никогда до тех пор не воспринималась с такой ясностью. Новой географической точкой пространства становится та «дежурная аптека», где после марша сквозь снег в пространном сиянии завершившегося общего трудового дня выдаются необходимые лекарства. В другой зимний вечер в квартире включается телевизор: перед ним мужчина с ребенком, который вертелся, буянил, а теперь наконец в измождении заснул, отчего телевизор, вместе с ощущением теплого тючка на животе, превратился вдруг в чистую радость. От одного вечера на пустынной платформе какой-то далекой станции метро сохранилось даже ощущение сочельника (который и в самом деле приближался): и хотя взрослый один на платформе, он не выглядит праздношатающимся гулякой или одиноким путником, он являет собой разведчика, выискивающего подходящее жилище для вверенного ему существа (а не была ли та поездка действительно связана с осмотром новой квартиры?). Непривычно просторный, прозрачно-светлый павильон; закрытый, но богатый товарами киоск; снежный воздух на выезде, там, где пара рельс, изгибаясь, уходит под уклон, сверкая дальним светом: это все хорошие новости, которые он принесет домой.

Вообще каждая картинка этого первого года жизни ребенка связана с ним, хотя, с другой стороны, он почти нигде не появляется собственной персоной. Даже если беспристрастно вспоминать об этом, с неизбежностью возникает вопрос: а где, собственно, находился в этот момент ребенок? Если, однако, признать, что воспоминание – это тепло, а его объект – темное, уходящее, как в аркадах, в даль времен чувство цвета, то ответ будет такой: ребенок находится рядом, надежно укрытый и защищенный. В таких воспоминаниях взгляд проходит сквозь проем в бетонированной стене, огораживающей мощный стадион, и смотрит вниз, на пока еще пустое поле, залитое ярким светом, от которого там, внизу, проступает сочная свежая зелень, – а над рядами поднимается белый пар от дыхания, – еще немного, и на поле выбежит знаменитая заграничная команда, приглашенная для участия в товарищеском матче; или же он смотрит на усеянное каплями от дождя ветровое стекло на втором этаже автобуса, улавливая, как по ходу движения все многоцветнее становятся городские краски, из которых затем складывается вместо обычного необозримого хаоса нечто вроде гостеприимного города. В памяти возникает даже целый период, когда мужчина и женщина еще жили одни, в эпоху до появления ребенка: представление о них обоих соответствует одной картине, на которой художник изобразил некоего молодого человека, стоящего опустив голову на берегу моря; он стоит руки в боки, словно бы ожидая чего-то, а за ним – ничего, кроме светлого пространства неба, прочерченного, правда, по линии изгиба рук отчетливыми завитушками и лучами, которые один сторонний наблюдатель сравнил со светлокрылыми духами, каковые в старинной живописи окружали центральные фигуры; впоследствии мужчине попалась как-то раз на глаза фотография, на которой был изображен он сам и его жена, а пустой воздух между ними словно бы уже окрылен еще не рожденным младенцем.