Уроки горы Сен-Виктуар

Дорога, идущая по гребню на восток прямой тускло-серой полосой, напоминает военный тракт. Голые прутья, торчащие здесь по обеим сторонам, ударяются на ветру друг о друга то хлестко, то глухо, словно передавая сигналы азбукой Морзе. А эти капли смолы на коре образовались, похоже, в местах попадания пуль. У единственного бука молнией снесло всю верхнюю часть с ветвями, так что от него остался голый ствол, сверкающий триколором, в котором соединилась белизна места слома, голубоватая дымчатость защищенной от ветра южной стороны и рыжина наветренной стороны (чернеющая в дождь). Белые цветы в траве оказываются при ближайшем рассмотрении челюстью какого-то зверя. И может статься, из чащи действительно выйдет на подламывающихся лапах какой-нибудь пес, подгоняя себя языком, как плеткой, – выйдет, подкрадется со спины и ткнется легонько под коленку, чтобы как следует обнюхать. Скальные ниши вдоль дороги оказываются старыми гробницами. Но они пусты. В них только занесенные ветром светло-коричневые буковые листья: их овалы и параллели излучают бесконечный покой.

И вот уже снова склон, где бьется единственный неиссякающий источник этого леса (сегодня – толщиною с палец, завтра – толщиною с руку). Внизу ручеек даже проложил себе нечто вроде русла, с тремя классическими ступенями-уступами. У восточного подножия холма обнаруживается наконец долгожданная пещера, закрытая металлической дверью. Гулко капают капли внутри, в паузах вибрирующие звуки, напоминающие легкую барабанную дробь. Вездесущие дети снова дают разъяснения: они уже «сто раз» там были, в этой пещере; летучих мышей нет; там разводят шампиньоны.

Здесь, на равнинном участке леса, тянущемся до самой деревни, дома которой уже просвечивают сквозь деревья, находится и вожделенный пруд. Ручей подходит к нему вплотную и обрывается, и точно так же вплотную подходит к нему проложенная по широкой просеке дорога, напоминающая аллею. Этот пруд до самых весенних заморозков подернут светло-серой ледяной коркой. Сознательно замедляя шаг, можно почувствовать под ногами остатки бревен, укреплявших некогда дорогу, и вместе с этим замедлением вызвать в памяти другое смутное воспоминание. Среди елей теперь тут попадается много бузины, которая своей листвой бросается в глаза рядом с высокими хвойными деревьями. Ее ветви довольно рано обрастают тенисто-зелеными листьями с синеватыми кончиками. Здесь, в непосредственной близости от деревни, единственное место, где собираются птицы. Их сложные голоса превращают лес в настоящий зал. Некоторые голоса гудят как трубы; протяжный свист напоминает звук брошенного лассо. Характер пения меняется со сменой времен года и заставляет невольно думать о медленно вращающемся звездном небе. В сумерках светлые перекрученные ветви бузины излучают слабый свет, как будто идущий от земли. Босые ребятишки, спешащие домой, проходят мимо. Еловая лапа, нависшая над тропинкой, напоминает своим узором пальмовую ветвь.

Вода в круглом пруду, освободившемся от ледяной корки, еле заметно кружится. В нем водится много рыбы, и на поверхности плавают похожие на вулканический туф куски пенопласта. На дальнем краю пруда – плот, сооруженный из старых дверей, от набегающего с поля ветра он покачивается словно на волнах. Вечерний дождь чуть тронул лоб благодатным касанием.

На границе между лесом и деревней, там, где снова появляются светлые камни римской дороги, еще одна поленница, укрытая полиэтиленом. Прямоугольный штабель, сложенный из распиленных круглых чурбачков, единственное светлое пятно на сумеречно-темном фоне. Если встать перед ним и долго смотреть, то рано или поздно наступает момент, когда остаются одни только краски: потом за ними следуют формы. Все они, как многоствольное орудие, направлены на созерцающего, но каждая по отдельности метит в другую сторону. Выдох. При определенном характере взгляда – крайняя сосредоточенность и крайняя внимательность – зазоры между деревянными обрубками затемняются и внутри поленницы начинается кружение. Сначала она напоминает рассеченный малахит. Потом возникают цифры контрольных таблиц цвета. И была там ночь, и снова стал день. Течение времени и с ним – дрожание одноклеточных; неведомая солнечная система; каменные стены Вавилона. Свершается все вовлекающий в себя полет – все струи воздуха, вырывающиеся из сопла, собраны в один пучок; и наконец все цвета и краски сливаются в небывалом мерцании, обнимающем собою поленницу, и являют след ступни первого человека.

Выдохнуть – и прочь от этого леса. Назад, к сегодняшним людям; назад, в город; назад, к площадям и мостам; назад, к набережным и пассажам; назад, к спортивным площадкам и новостям; назад, к колоколам и лавкам; назад, к сверканию золота; назад, к игре складок. А дома – чьи-то глаза?

Время написания – зима и весна 1980 года, Зальцбург

Детская история

Так закончилось лето.

А следующей зимой…

1