Уроки истории

Шмулевич пришел к раввину:

— Рабби! Со мной приключилась большая беда! Справа и слева от моей лавки открылись два огромных супермаркета! Что мне делать?

— Не надо так волноваться! Напиши над своей дверью огромными буквами «ВХОД».

Еврейский анекдот. 

Как и всякий русский протестант, обращенный в начале 90–х годов прошлого века, я твердо усвоил несложные правила межконфессионального богословского диалога. Суть его можно выразить короткой фразой: «Мы — умы, а вы — увы!»

Все, что мало–мальски не согласовывалось с баптистской традицией и практикой, объявлялось духовной темнотой и проявлением религиозного мракобесия. П. Рогозин учил нас:

…Начиная с четвертого века, когда император Константин объявил христианство господствующей религией, дав ей широкие права и преимущества пред языческими культами, церковь начала обмирщаться. Постепенно она перенесла свой центр с неба на землю. Она предпочла настоящее — будущему, временное — вечному, человеческое — Божьему… Границы, проведенные Христом между миром и церковью, между путем узким и широким, сгладились. Появились христиане без личного убеждения, воспринявшие христианство по наследству, по традициям, люди “имеющие только вид благочестия, силы же его отрекшиеся” (2 Тим. 3, 5). И как ни странно, но в этом состоянии отступничества церковь пребывает до сегодняшнего дня. Современное христианство — это апокалипсический Вавилон (Откр. 18), какая то смесь небесного с земным, при явном преобладании последнего…

Западные радикально настроенные авторы–протестанты напирали на абсолютное отсутствие в среде католиков учения о благодати. Идеи Реформации, по их мнению, появились в полной духовной пустыне, когда все без исключения полагали, что спасение — это результат скрупулезного исполнения таинств, покупки индульгенций и прочих мирских манипуляций.

Было бы глупо отрицать тот факт, что подобные злоупотребления и ереси проникали в Церковь и порой даже становились преобладающими.

Однако, история убеждает нас, что подлинное евангельское учение — это не собственность какой то одной конфессии. Даже среди «презренных» католических святых были люди, веровавшие в Божью благодать..

Вот взять хотя бы девочку по имени Гертруда. В самом мрачном 13 веке пятилетнюю девчушку отдали в монастырь. Заведение сие представляет собой довольно тяжкое испытание для детской психики. Монахиня не может играть в кукол и в воображении наделять окружающие предметы чудесными свойствами. Она не может превратить носовой платок в котенка, а придорожный валун в вороного коня… Поэтому психика юных монахов порой подкидывает своим хозяевам довольно странные сюрпризы. То им вдруг улыбнется Священное Писание, то явится Сам Иисус, сверкая Своими ранами, словно драгоценными камнями.

Тем более поразительно, что девочка Гертруда, вскоре ставшая знаменитой из за своих детских видений, повзрослев, стала обращать внимание совсем на другие ценности.

Конечно, она осталось сама собой. Ей чудилось, что Христос сочетался с нею небесным браком, что она слышит биение Его сердца, но выводы из своих видений она делала совершенно не типичные.

Какая нибудь блаженная Матрона может огорошить своих почитателей призывами связать свои надежды и верования только с Матронушкой: «Умру, ходите ко мне на могилку, я всегда там буду, не ищите никого другого. Не ищите никого, иначе обманетесь… Цепляйтесь все–все за мою пяточку, и спасетесь, и не отрывайтесь от меня, держитесь крепче…»

То Екатерина Сиеннская повенчается с Христом, взяв в качестве обручального кольца засушенную крайнюю плоть, якобы принадлежавшую Иисусу. То Тереза Авильская свои молитвенные подвиги превратит в эротическое приключение.

Или сами почитатели вдруг завернут что нибудь похлеще…

Но не так было с Гертрудой Великой.

Описывая свой небесный брак, она заявляла, что обручальным кольцом должно стать страдание. А добродетели должны быть совершаемы не из страха наказания, а из любви к Христу и из благодарности за Его благодать.