Уроки химии

Элизабет словно залепили пощечину.

– Кальвин… что сделал?

– Будто вы не знаете. – Донатти распахнул дверь.

– Покинуть здание не позднее двенадцати часов дня, – повторила Фраск, прижав локтем папку.

– Рекомендательного письма не обещаю, – закончил Донатти, выходя в коридор.

– Поездила на чужом горбу, – прошипела Фраск.

Глава 14 Скорбь

Когда Шесть-Тридцать бегал на кладбище, его терзало лишь одно обстоятельство: дорога шла мимо того места, где погиб Кальвин. Однажды пес услышал от кого-то фразу о том, как важно напоминать себе о собственных поражениях, но так и не сообразил: зачем же напоминать? Поражения и без того забыть невозможно.

На подходах к кладбищу он, как всегда, смотрел в оба: не появится ли откуда-нибудь его враг – сторож. Убедившись, что путь свободен, Шесть-Тридцать пролез под задними воротами, потрусил по аллее и на бегу прихватил с чьей-то могилы пучок свежих нарциссов, чтобы положить вот на эту надгробную плиту:

Кальвин Эванс 1927–1955 Несравненный химик, гребец, друг, любимый. Дни твои сочтены

Надпись была задумана иначе: «Дни твои сочтены; поэтому попробуй остаток их прожить как на горе, так, чтобы ты был виден всем», но скромных размеров плита не вместила полностью эту цитату из Марка Аврелия[8]: камнерез слишком размахнулся, высекая первую часть, а на вторую уже не хватило места.

Шесть-Тридцать вглядывался в эти слова. Он понимал, что это слова, потому что Элизабет учила его распознавать слова. Не команды. А именно слова.

– С научной точки зрения: сколько слов могут усвоить собаки? – как-то вечером спросила она у Кальвина.

– Штук пятьдесят, – ответил Кальвин, не отрываясь от книги.

– Всего пятьдесят? – Она сморщила губы. – Нет, это какая-то ошибка.

– Ну, допустим, сто, – согласился он, не поднимая взгляда.

– Сто? – переспросила она с тем же недоверием. – Маловато. Наш-то сотню уже сейчас знает.

Кальвин поднял голову:

– Что, прости?

– Я вот думаю, – сказала она, – реально ли обучить собаку понимать человеческий язык? В полном объеме. Английский, например.

– Нереально.

– Почему?

– Видишь ли… – медленно начал он, зная, что Элизабет попросту отказывается принимать определенные факты и фактов таких множество. – Межвидовая коммуникация ограничена размерами мозга. – Кальвин закрыл книгу. – Вот ты, например, как поняла, что он усвоил сто слов?

– Сто три, – уточнила она, сверившись со своей записной книжкой. – У меня все четко.

– И этим словам научила его ты.

– Я использую методику рецептивного обучения и идентификации объектов. Он, как ребенок, более восприимчив к запоминанию объектов, которые его интересуют.

– А его интересует…

– Все, что съедобно. – Встав из-за стола, она принялась собирать книги. – Но у него, как я убедилась, есть немало других интересов.

Кальвин не поверил своим ушам.

Итак, слова подбирались следующим образом: они с Элизабет, лежа на полу, листали большие детские книжки. «Солнце», – указывала Элизабет пальцем на картинку. «Ребенок», – объясняла она, указывая на девочку по имени Гретель, которая грызла раму сахарного окошка. Шесть-Тридцать ничуть не удивился, что девочка грызет раму. В парке дети тащили в рот все без разбора. Включая раскопки из носа.

С левой стороны к нему шаркал сторож с ружьем на плече – вот это, решил Шесть-Тридцать, и впрямь удивительно: таскать с собой ружье в таком месте, где кругом и так одни мертвецы. Припав к земле, он подождал, когда человек пройдет мимо, а потом растянулся на могиле, прямо над зарытым в землю гробом. Привет, Кальвин.

Так он общался с человеческими существами, находящимися по ту сторону. Может, они его понимали, а может, и нет. Таким же способом контактировал он и с тем существом, что росло у Элизабет внутри. Привет, Потомство, сигналил он, прижимаясь ухом к ее животу. Это я, Шесть-Тридцать. Я – собака.

При установлении контакта он всякий раз представлялся по имени. Из усвоенных им уроков напрашивался вывод о важности повторения. Главное дело – не перестараться с повторами, не надоесть, иначе результата не добьешься: ученик ничего не запомнит. Помешает так называемая скука. По словам Элизабет, скука – это основной недостаток современного образования.

Потомство, просигналил он на прошлой неделе, это Шесть-Тридцать. И стал ждать ответа. Иногда Потомство выбрасывало вперед крошечный кулачок – это просто восторг; иногда тихонько напевало. Но вчера он сообщил новость: Тебе нужно кое-что знать о своем отце, и оно расплакалось.

Зарывшись носом поглубже в траву, он просигналил Кальвину: Надо поговорить насчет Элизабет.

Месяца через три после гибели Кальвина, около двух часов ночи, Шесть-Тридцать застал Элизабет на ярко освещенной кухне, в ночной сорочке и галошах. В руке она держала кувалду.