Уроки магии

Когда Марию вели по улице, Хаторн закрылся в своем кабинете, не желая смотреть, как она проходит мимо, но Руфь Гарднер Хаторн вышла во двор и стояла у забора. Она не понимала, почему ее глаза горели при виде Марии, почему лицо было мокро от слез. Руфи хотелось выйти со двора за калитку и вообще покинуть навсегда свою нынешнюю жизнь. Марии велели не поднимать глаз, но она все же встретилась взглядом с Руфью, которая, хотя и не имела своего голоса, никак не участвовала ни в происшедшем, ни в том, что случится, ощущала груз вины. Возможно, потому, что у них была одинаковая с Марией линия любви до центра их левых ладоней, она менялась только с середины ладоней, где линии расходились.

Джон Хаторн продрог до костей и вышел из дома, чтобы погреться в лучах солнечного света. И тогда он увидел, что глаза жены полны слез.

– Ты должен забрать ребенка, – сказала она.

Никогда раньше она не говорила с ним в таком тоне. Возможно, эта девочка – их бремя. Кивнув, Джон вышел из сада на улицу, но прежде, чем сообщить Марте Чейз о своем решении, направился на Холм висельников, чтобы с молитвенником в руках в последние минуты жизни отдать Марии дань милосердия.

Для Марии дорога на склон холма, как и было задумано, оказалась долгой, трудной и болезненной, столь же тяжкой, как и приговор за колдовство. Ноги приговоренной кровоточили, в своей сорочке, прозрачной, как ночная рубашка, она не была защищена от колючек и кустов ежевики. Все это время Мария думала о Фэйт. «Моя дорогая. Я записала уроки, которые тебе следует выучить, в синюю тетрадь». Она сообщила Диасу, куда ее спрятала – в стену тюремной камеры и где он сможет разыскать ее гримуар – в ящике комода в ее доме, если задуманный им план не сработает. «Мне не придется делать это, – заверил он. – Ты сама будешь здесь и отдашь ей эти книги».

– Но если… – сказала она.

– Все, что ты захочешь, – обещал он ей.

Мария не верила в счастливое будущее для женщин, которые не соблюдают правила, установленные в этом мире. Она сама выросла без матери, и теперь то же уготовано ее дочери. Мария надеялась, что сегодня Марта не выпустит Фэйт из дома и закроет ставни, а когда будет ее вспоминать, скажет, что она любила дочь. Мария рассчитывала, что Марта откроет дверь Самуэлю Диасу, который согласился взять Фэйт, воспитать ее как собственную дочь, если это потребуется, и показать ей далекие заморские страны.

Когда они шли через выгон, где убили Кадин, в воздухе появились стрижи. Мария сосредоточила внимание на траве и теплоте солнца, гревшего ее плечи. Когда они пришли на холм, там уже собралась толпа горожан – не шумная, дикая толпа, а торжественное скопление людей, словно собравшихся на церковную службу; и в самом деле, среди них встречались те, кто держал в руках псалтырь. Констеблям поручили провести церемонию повешения. Старшему из них уже приходилось участвовать в подобной процедуре, а младшему по имени Эллери – нет, и он был болен с самого утра, пришел на место экзекуции поздно и готовился в спешке. Конструкция была простой, виселицу построили на скорую руку, без ступенек к эшафоту. На помост Марию поднял тюремщик в толстых перчатках, чтобы не подвергнуться риску быть заколдованным, – говорили, что даже смотреть на нее опасно.

Был в этом риск или нет, но люди не отводили от Марии Оуэнс глаз. Большинство женщин, которые обращались к ней за помощью, остались дома, отказавшись присутствовать на казни, – некоторые боялись, что их как-то свяжут с Марией, другие были не в состоянии вынести такое ужасное злодеяние, и все же среди публики присутствовали женщины, которые испытывали к ней благодарность. Так, пришла Энн Хэтч, изо всех сил старавшаяся не плакать, утратившая в тот день веру если не в Бога, то в человечество и в судей, которые видели зло там, где его не было.

Стояла прекрасная погода, можно было забыть о зимних вьюгах, мир был свеж и зелен. Приговоренную спросили, хочет ли она, чтобы ей завязали глаза, но она отстранила повязку рукой. Мария вспомнила, что, когда глядела в черное зеркало, не увидела там, что ее жизнь окончится в веревочной петле. Собрались судьи, чтобы проследить, как будет исполнена их воля. Воздух был неподвижен, эхом отдавались крики стрижей, перекликались вороны, внезапно налетевшие целой стаей, они собрались, как делают это всегда, когда одной из них угрожает опасность.

Если Марии было суждено остаться в живых, она хотела убедиться, что все присутствующие узнают об этом. Отстранив палача, она спросила судей:

– Если я не умру, это докажет мою невиновность и меня отпустят?

Она выглядела такой юной с коротко остриженными волосами и в вздымающейся от легкого ветерка белой сорочке.

– Да, сестра, – сказал старший судья, – но это маловероятно.