Но мерзкий старикашка и на этом не успокоился. Он объявил новую ударную комсомольскую стройку — БАМ, куда отец немедленно отправился зализывать финансовые раны. Сначала он присылал переводы и писал, что живёт в палатке и потому не может пока забрать семью с собой. Потом вся почтовая корреспонденция разом прекратилась, и в один прекрасный день мать получила телеграмму — вызов на телефонные переговоры. Отец сообщил ей лично, что нашел другую — молодую и озорную — и что намерен искать развода. Фара видел его ещё только один раз, когда тот приезжал на суд.
После этого поворотного события достаток в семье испарился окончательно. Не помогали ни скудные алименты, ни кража булочек в магазинах самообслуживания. Фаре приходилось донашивать одежду старшего брата, что вызывало насмешки одноклассников и причиняло жгучие раны самолюбивой натуре. Тогда-то и зародились в его душе первые идеи личного материального обогащения.
Он стал мыть подъезды жилых домов, собирая в конце месяца по рублю с каждой квартиры. Начав с одного подъезда, он быстро довёл их количество до десяти, пока его не осенило, что главным в этом бизнесе является вовсе не процесс уборки, а обладание прибылью. Тогда он запер ведро и швабру в чулане, а вместо них завёл толстую тетрадку и карандаш. С этим простейшим реквизитом он обошёл целый микрорайон и пощипал доверчивых граждан. Люди охотно расставались с рубликами «на уборку», как правило, не зная в лицо настоящего исполнителя. Только пару раз ему надавали по шее, разоблачив обман, но за такие деньги он соглашался получать тумаки и дальше.
А Брежнев, тем временем, продолжал зверствовать, вынеся на всеобщее обсуждение проект новой Конституции. Процесс коснулся и класса, где учился Фара. На невинный вопрос учительницы, что бы он хотел привнести в документ, Фара произнёс речь о свободном предпринимательстве и пользе прибавочной стоимости, за что его вызвали на педсовет. Идеологические их разногласия оказались настолько велики, что Фара бросил школу и устроился кочегаром, вынашивая замыслы противоборства беспощадной системе и её тупому руководителю.
И, наконец, самое последнее преступление Брежнева перед Фарой заключалось в лишении его зрения. Едва загремели залпы в Афганистане, Фаре стукнуло восемнадцать лет. Для себя он давно решил, что не пригоден для строевой службы, но у Советского государства имелось другое мнение на этот счёт. Началась массированная бомбардировка повестками, и умные люди посоветовали Фаре стать инвалидом.
Изучив все возможные варианты откоса, он остановил свой выбор на отсечении указательного пальца правой руки, ответственного за спусковой крючок. Операцию наметили провести в кочегарке. В качестве анабиоза ему дали выпить два стакана спирта. Хирурги тоже не отставали от пациента, поэтому ничего удивительного — когда Фара стал сопротивляться, осознав весь ужас принятого по трезвости решения, товарищи совершенно случайно лишили его глаза. Тем же самым инструментом, которым собирались пилить палец. Палец, кстати, удалось спасти.
И вот теперь, даже после смерти негодный старик продолжал преследовать его и строить козни.
Глава 20. Пауза
На следующий день, несмотря на то, что никто занятий не отменял, многие студенты предпочли остаться дома. Логика их поведения выглядела несколько необычной, но вполне объяснимой. Они надеялись на то, что внезапная кончина Леонида Ильича послужит поводом для своеобразной амнистии, под которую им спишут некоторые долги. А любое наказание или даже намёк на него будут расценены общественностью не иначе, как кощунство. В результате такого подхода к учебному процессу институт переключился в режим каникул. По зданию гуляли практически одни лишь ротозеи с овечьим недоумением на лицах и ветер, а преподаватели жались друг к другу на кафедрах в поисках тепла и ответов на извечные вопросы.
Серега с упомянутой выше логикой вступил в полную солидарность. Но вывернул её наизнанку. Дни траура по безвозвратно усопшему генсеку он догадался использовать для накопления положительных баллов. Покаянный внешний вид и неукоснительное соблюдение расписания — вот что станет его спасительной соломинкой.
- Где вы были, товарищ студент, такого-то числа в таком-то часу? - спросят его, если дойдёт дело до гильотины.
- На занятиях, - с чистой совестью сообщит он и предъявит доказательства в виде крестиков в журналах посещений.
- Вы только посмотрите! - риторически воскликнут они. - Разве можно его отчислять?
И сами себе ответят:
- Нельзя!
Серега удачно отметился на первой паре, где оказался в единственном числе. Урок, понятное дело, перенесли в необозримое будущее, а он стал ждать следующего, комфортно расположившись на лавке в главном вестибюле. При этом ему посчастливилось разжиться с лотка пирожком, называемом в народе «тошнотиком», что придало ему дополнительных сил и оптимизма.
Расслабленный бездельем и внезапной сытостью, он унёсся мыслями в прошлое.