Уроки сектоведения. Часть 1

Автограф на листе писчей бумаги с синими линейками и с водяными знаками — (марка, слова — Stowford Mills' год: 1877). Наверху крупными буквами: ПРОГРАММА. Под заголовком зачеркнуты четырьмя косыми чертами две строчки (/. О философской свободе. Форма и содержание философии). В третьей строке зачеркнуты три слова (Идея и факт) — причем над словом «идея» стоит незачеркнутая цифра 2, а над словом «факт» — I. Далее: «Абсолютное всеед /инство/ как сущая истина (Бог) и мировая рознь как необходимый процесс». В этой фразе слово «Абсолютное» надписано сверху строки, а под ним зачеркнуто слово «положительное», — причем это слово дважды подчеркнуто волнистой чертой для обозначения, по-видимому, необходимости его восстановить, После этой записи — измененным почерком — диалог, текст коего таков: Sophie. Ну что же милый мой? Как ты теперь себя чувствуешь? Милый я люблю тебя. Sophie. Я не хочу чтоб ты был печальным. Я дам тебе радость. Я люблю тебя. Sophie.

Вторая страница листа пустая. На третьей странице такой текст: Sophie. Я буду рада получить от тебя весть. Милый мой как я люблю тебя. Я не могу жить без тебя. Скоро скоро мы будем вместе. Не печалься все будет хорошо. Sophie.

На четвертой странице текст (в обратном порядке по отношению к верхнему краю бумаги) — обычным почерком (не автоматическое письмо).

Мировой процесс есть воплощение божества в мире. Это воплощение обуславливается мировою душою, которая, соединяясь с божественным началом или воплощая его в себе, воплощается с ним вместе в материальном бытии как своем теле, которое становится телом Божиим по мере того, как сама мировая душа полнее и свободнее соединяется с Божественным началом.

В последней фразе вместо «полнее» первоначально было написано «теснее». Указанный порядок страниц придется изменить, если принять во внимание положение водяных знаков бумаги: тогда четвертая страница должна быть обозначена первой и так далее[1762].

Но Владимир Соловьев публиковал не мистические «исходники», а рационально-философскую обработку своего опыта. Поэтому он — философ. Тексты же «Агни Йоги» так и остаются мистическими дневниками.

Быть может, однажды и тексты Агни Йоги смогут вдохновить кого-то на философскую работу с ними. С религиозным по своему происхождению материалом можно работать и вполне научно (библейская текстология является вполне строгой наукой) и вполне философски (именно в ткань философского рассуждения встраивались евангельские тексты русскими философами рубежа 19–20 веков).

Однако, тексты «Агни Йоги» и письма Елены Рерих с пояснениями к циклу ее книг не показывают применения каких бы то ни было рефлективных, философских и научных методов для исследования данных «космического откровения». Здесь не религиозные мифологемы переносятся в пространство философии или науки, но, наоборот, те или иные философские (или научно-популряные) тезисы переносятся в пространство мифологии, и получаемый «синтез» оказывается до такой степени чужд философской рефлексии, что даже не осознает своей собственной мифологичности.

Как справедливо заметил В. К. Шохин, говоря о гностицизме (который Рерихами постоянно ставится в пример «догматическому христианству»), «внефилософскому, в своей сущности, феномену гнозиса не противоречит, конечно, то обстоятельство, что в гностических текстах может утилизироваться и философский материал, по типологии вполне ему внешний, но этот материал начинает жить здесь по законам «другой страны»»[1763]… Аналогично и в теософском «неогностицизме» использование философских, рационально-логических методов рассуждения или даже рассмотрение собственно философских проблем не означают, что система, в рамках которой эти экскурсы осуществляются, перестает быть религиозной — если только сама эта система в качестве своей предельной цели имеет цель религиозную.