Уроки Тамбы. Из дневника Эраста Фандорина за 1878 год

Я слушал, закрыв глаза и настроившись на поэтическое. Утром я провел предварительную подготовку. Проснулся перед рассветом, залез на крышу консульства и созерцал восход, шепча красивые стихи. «На свете счастья нет, но есть покой и воля». «Наедине с тобою, брат, хотел бы я побыть». «Oh, my luve’s like a red, red rose». «Du hast Diamanten und Perlen». «Homme, libre penseur, te crois-tu seul pensant dans ce monde?».

Последнее стихотворение, Жерара де Нерваля, совершенно буддийское, я еще и перевел на русский: «Подумай, человек, мыслитель вольный, тебе ли одному дарована душа?»

Одним словом я чувствовал себя в должной степени «утоньшённым». И все же трехстишье опять поставило меня в тупик.

Оно было такое:

Я в полудреме
Смотрю на храм Ситэнно.
А он прозрачен.

Да бес его знает, седьмого Тамбу, что ему привиделось весенним днем в Осаке сто пятьдесят лет назад! Но вчерашнее стихотворение было про красоту. Наверное, и это о том же. В трепетной солнечной дымке, делающей воздух переливчатым, здание действительно может показаться прозрачным.

— Это стихотворение об эфемерности бытия, — решившись, сказал я. — Ничто не вечно, даже древний храм. Он тоже химера.

— Интересное толкование, — задумчиво молвил Т. — Что ж. Вот стена, вот потолок. Проверь, угадал ли ты.

Я разбежался прямо по колючкам. Стелек я сегодня не надел. Боль будто пришпоривала меня. Не мешала, а помогала. Мне не хватило до потолка всего двух шагов. И приземлился я не как вчера, а довольно прилично. Но все равно — испытание я не прошел.

— Ты правильно почувствовал, что это хокку продолжает тему иллюзорности, — сказал сенсей. — Они так и называются: «Три трехстишья о сне, написанные в третий месяц года». Сказано же «в полудреме». Но суть ты уловил неверно. Тамба смотрит не на цветущую сакуру — он отвернулся от нее и глядит на храм. То есть его душа обращена к Будде. Но храм утрачивает незыблемость, он прозрачен. Это означает, что и Будда вполне может оказаться иллюзией. Как знать — вдруг и его не существует? Но и это не имеет никакого значения. Правила существования не меняются, даже если Бога нет и ты во вселенной совсем один.

Приходи завтра, туподушный».

9 августа ПЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

«— Трехстишья слишком лаконичны для твоей западной души. Вы, европейцы, приучены к многословию. Нужно повторить одну и ту же идею и так, и этак, чтобы до вас наконец дошло, — сказал сегодня Т. со своей вечной снисходительностью, которая меня изрядно бесит. — Потому ваши стихи так длинны, избыточны и тривиальны. Я решил, что облегчу тебе испытание. Как я уже говорил, кроме множества хокку Тамба Седьмой написал одно пятистишье. Может быть, твоя душа протиснется, если добавится еще четырнадцать слогов — две дополнительные строчки.

Я знаю, что танка может навести мути не меньше, чем хокку, и не особенно обрадовался. Скорее насторожился.

И не напрасно.

— Классический танка нашего учителя-поэта называется «Точка и круги». Это стихотворение дети клана заучивают в восьмилетнем возрасте. Ты по своему развитию примерно там и находишься.

— Большое спасибо, — поклонился я.

Т. милостиво кивнул:

— Не за что. Ты заслужил.

Японцы не знают сарказма.

— Вот это великое пятистишье, без которого нашему ремеслу научиться невозможно.

Точка. Красный круг.
Потом розовый. Синий.
Бело-пурпурный.
И наконец зеленый.
Ты их иль они тебя?

— А? — довольно тупо переспросил я.

Что за ребус! Я такие разгадывал подростком, в журнале «Всякая всячина».

— Закрой глаза, окунись в каждый из этих цветов, — подсказал Т., глядя на мою ошалевшую физиономия. — Ощути их температуру.

— У цвета есть температура?

Глаза-то я закрыл. Ну, красный — горячий. Розовый — теплый. Синий — успокаивающий. Бело-пурпурного цвета не существует, черт знает, что это такое. Зеленый, зеленый… Трава зеленая, лес. А в общем ничего не понятно. Еще и точка какая-то…

Я представил точку, вокруг концентрические разноцветные круги. Сенсей ткнул меня пальцем в лоб.

— Отвечай.

— Это мишень, — сказал я. — Нужно не отвлекаться на многоцветность бытия и целить в точку. Так ты победишь соблазны, которыми отвлекает тебя суетный мир.

Разогнался, взбежал по стене, и довольно резво — но до потолка так и не достал.

— По крайней мере ты хорошо сваливаешься вниз, — заметил Т. — А танка вот о чем. Точка — это «я». Первый, ближний круг — семья, с которой человека связывает любовь. Второй круг, розовый, это круг дружбы. Третий, синий, — это фурусато, родные места, к которым человек привязан и где он живет. Четвертый — Япония, с ее бело-пурпурным флагом (во времена поэта то был не флаг, а императорский герб). Пятый круг — зеленая планета, на которой мы все живем.