— Я все время представляю себе, как бы мы жили вдвоем — ты и я. Как я устрою свой дом… Как мы приходим после работы, и никуда не надо бежать, не надо расставаться каждый день, а утром вместе завтракаем… Я всю жизнь мечтала о своей семье… чтобы много детей… Ты скажешь — это мещанство, ну и пусть. Значит, я такая…
— При чем здесь мещанство? У тебя естественное желание любой женщины иметь свой дом, семью… А ты всего этого лишена. Я не должен был влезать в твою жизнь ни при каких обстоятельствах. Но сейчас уже поздно об этом говорить… Ты права, надо действительно что-то делать. Только что? Если бы был простой ответ…
— Можно пойти на какие-то компромиссы. Правильно Лика сказала: не бывает безвыходных положений, — твердо сказала Тоня.
— Не бывает… Ей лучше знать… Только странно. Когда я пытался убедить тебя, что так продолжаться не может, — я натыкался на глухую стену.
— Ты пытался меня убедить, что мы не должны быть вместе. А я об этом даже слушать не хочу. И если ты думаешь, что я прислушиваюсь к Лике, то мне тысячу раз наплевать, кто что думает. А уж тем более она. Тоже авторитет, — здесь Тоня замолчала, собираясь с мыслями, затем опять решительно продолжила: — Все очень просто, Витенька… Очень просто… Я — женщина. Женщина, которая любит. И что бы я там тебе ни говорила… Например, что мне безразлично, любишь ты меня или продолжаешь любить Сару. Ты же понимаешь, что это неправда. Что для меня это очень важно и, в конце-концов, я имею право знать, что ты чувствуешь.
— Имеешь… Полное право. Только ответить тебе… Я понимаю, это ужасно, но я не знаю, как. Я вообще не знаю, что со мной происходит. Мне кажется, я потерял способность чувствовать… реально смотреть на вещи. Живу на автомате… А насчет Сары… Ты спрашиваешь, продолжаю ли я любить ее? Но я не только тебе, я себе самому не могу на это ответить — жалость к ней заслонила все. Я знаю только одно: без тебя я бы давно погиб. Ты меня вытащила из этой ямы, и только ты… только благодаря тебе я не скатываюсь в нее опять. Вот и получается, что я цепляюсь за тебя, чтобы выжить. Что веду себя как подлец. Но я же не подлец, Тоня. Ты это знаешь… Я просто оказался очень безвольным человеком. Я не могу заставить себя на что-то решиться.
— Вот уж ерунда! — запротестовала Тоня. — При чем здесь ты? Это я тебя никуда не отпущу. Но нам что-то решать. В школе мы оба оставаться все равно не можем — кто-то из нас должен перейти в другую. Та к что над Ликиным предложением надо подумать. В нем есть смысл.
Прошла почти неделя после разговора о ремонте, а Лика, столь решительно тогда настроенная, сейчас словно о нем забыла. Все это время Галя каждый день собиралась обратиться к Калягину насчет денег и все никак не могла на это решиться. К концу недели в ней уже начинала теплиться надежда, что Лика или решила на нее не давить, или, что было бы еще лучше, просто остыла от самой идеи с ремонтом. В подтверждение ее надежды в четверг вечером Лика вдруг заговорила о Галиной внешности, которую, по ее словам, необходимо срочно менять, потому что это полное безобразие. Ее не устраивали ни Галина прическа, которая, по ее мнению, вместо того чтобы подчеркивать, скрывает Галину красоту, ни ее балахонистые платья, которые прячут Галину фигуру, от вида которой мужики должны падать. «Такое впечатление, что ты себя умышленно старишь», — подытожила она и твердо заявила, что в ближайшее время они займутся Галей и чтобы никаких возражений. А потом, после Гали, она займется Тоней, потому что та относится к своей внешности нисколько не лучше матери (правда, с Тоней у нее потом ничего не получилось, потому что никаких посягательств на свою жизнь, а тем более внешность Тоня не признавала). Галя тоже не была в восторге от Ликиной затеи, не видя никаких проблем ни со своей прической, ни с тем, как она одевается. Но спорить с Ликой она не стала, уже понимая, что это бесполезно. Помимо этого она до сих пор была ею очарована, восхищалась ее элегантностью и доверяла ее вкусу, а главное — она была готова на все, лишь бы отвлечь Лику от затеянного ею ремонта.