Уроки танго

— Тогда почему ты ко мне приходить не хочешь?

— Ты меня извини, Сереженька, но я не только не могу зайти в ваш дом, я, когда иду по вашей улице, всегда на другую сторону перехожу, только чтобы эту проклятую доску не видеть.

Этой же ночью Сережа спустился в подвал, порывшись в старых отцовских инструментах, достал молоток, зубило и вышел на улицу сбивать мемориальную доску. О том, что его могут увидеть или услышать, он даже не думал. Он также не думал, почему он с таким остервенением колотит молотком по доске с именем деда, которым он раньше так гордился и которого сейчас так ненавидел: из-за любви к Лене, или из-за ужаса и стыда за деда, который мог делать ТАКОЕ, или за то, что дела эти считались в его стране геройскими?

К счастью, его никто не заметил и не услышал, но и доску, как он ни старался, ему сбить не удалось. Тогда он стал колотить зубилом по высеченному имени знаменитого революционера. Под утро от славного имени деда остались только глубокие зазубрины, нанесенные рукой такого же, каким раньше был он сам, бунтаря внука. На следующий день об изрубленной Нечаевской доске говорил весь город (многие со злорадством). Власти сняли изуродованную доску, пообещав найти и сурово наказать виновников антисоветской провокации и в скором времени поставить новую, еще более торжественную. Но виновников не нашли и доску не поставили: сначала не доходили руки, а потом просто забылось. С тех пор на месте былого величия красовались четыре глубокие дыры, заштукатурить которые тоже не доходили руки.

В тот день, узнав о доске, Лена покраснела от удовольствия и гордости за него и подумала: «Как же он меня любит!» После школы она сама предложила пойти к нему домой. Оказавшись в полном одиночестве — Сережина мама была еще на работе — и привыкнув к постоянной настороженности, всегда ожидая чужого грубого вмешательства, они вдруг растерялись и даже испугались, не зная, что им дальше делать, как вести себя. Но после словно первого и опять осторожного касания и поцелуя Сережины руки и губы сами почувствовали свою свободу и повели себя с нарастающими нетерпением и желанием. И когда Лена почувствовала, что Сережина рука пробирается туда, куда раньше никогда не пыталась, она перехватила его руку и, глядя ему в глаза, прошептала: «Нет, Сереженька… Когда поженимся». И уже твердо добавила: «Только!»

Теперь они все свое свободное время проводили в его комнате, где им уже никто не мешал.

Дав друг другу клятву никогда в жизни не расставаться, после окончания школы они оба решили поступать в МГУ: Сережа — на химический, а Лена — на филфак. Решение стать химиком для Сережи было естественным. Не то чтобы он выделял химию среди других школьных предметов, просто в их маленьком городке, на окраине, на низком берегу реки расположился огромный, известный на всю страну химический комбинат, который когда-то принадлежал Сережиному прадеду. Правда, тогда это была маленькая лакокрасочная фабрика, а не химический гигант, на котором сейчас работала чуть ли не половина жителей городка, считавших, что и их дети должны относиться к химии с уважением. Сережа в школе шел на золотую медаль, и поступление в университет не представляло никаких проблем. А вот Лена училась довольно посредственно, с единственной пятеркой по литературе. Но Сережа настоял на университете и все лето готовил ее к экзаменам. И все равно, несмотря на усиленную подготовку, Лена не набрала проходных баллов и в университет не поступила. Свой провал она восприняла очень тяжело, горько рыдала, вжавшись в угол Сережиного дивана. Сережа, поглаживая по вздрагивающей спине, старался ее успокоить: «Подумаешь, делов-то! Тебе ж не в армию идти. Поступишь на следующий год. Будешь готовиться — куча времени — и обязательно поступишь. А я буду на каникулы приезжать. И может, даже на выходные иногда… Ну не плачь, глупенькая». Но Лена все равно безутешно рыдала, не зная даже, от чего больше: из-за университета или из-за расставания с Сережей.

В московский университет Лене поступить так и не пришлось. Следующей весной ее семья должна была навсегда покинуть Епишево — отцу предложили хорошую должность на одесском химическом заводе, от которой он, несмотря на слезные просьбы Лены, отказываться, естественно, не стал. Родители, как могли, утешали ее, пообещав, что летом отпустят поступать в Москву, к своему Сереже. Узнав от Лены, что она с семьей переезжает в Одессу, Сережа почему-то сразу подумал, что больше никогда ее не увидит. А еще он подумал, что сейчас он должен прижать ее к себе и твердо заявить, что никуда ее не отпустит или бросит к чертовой матери университет и поедет с ней в Одессу. Но он ничего этого не сделал. Сказал только, что будет ее ждать.