Уроки вдохновения

Великий режиссер во время занятий в студии много внимания уделял вопросу о дружеской критике и критиканстве. Критик, утверждал он, умеет смотреть и видеть прекрасное, тогда как мелочный придира-критикан видит только плохое. Критикан наносит искусству большой вред: своим злопыхательством он дезориентирует творческого работника. Критиканство приводит к сплетням, склокам, интригам, разлагает дисциплину в театре и уничтожает самое творчество. Настоящую же критику надо уметь слушать и любить, хоть иногда это и бывает очень трудно.

На одном из занятий Константин Сергеевич рассказал нам такой случай:

— Мне стыдно вспоминать, но должен вам сказать, что я однажды шел к рецензенту с пистолетом! Понимаете, до чего может дойти мелкое самолюбие? А ведь я очень миролюбивый человек. Однажды нечаянно убил воробья и плакал. А тут с пистолетом! Можно же дойти до такого свинства! Не лишайте себя настоящей критики. Ведь если какой-нибудь старый, умный, чуткий человек берет пропуск и идет к вам в уборную, чтобы сказать: «Я вас очень люблю, ценю, но так не играйте», то это надо заслужить. Артист, неспособный выслушивать критику, неминуемо должен остановиться в своем творческом развитии и пойти назад.

Искренне радуясь успехам своих учеников, Станиславский в то же время был беспощаден к тем, кто своим поведением отравлял творческую атмосферу студии. Я однажды была свидетельницей того, как Константин Сергеевич первым проголосовал за изгнание одного из таких студийцев, в общем-то талантливого парня. К такой же бескомпромиссности в искусстве он призывал и нас.

— Вы должны обязательно приучать себя к дисциплине, — говорил Константин Сергеевич на одном из занятий в Оперно-драматической студии. — Актер, который, входя в театр, не чувствует, что вот здесь, рядом, сцена, — это не актер. Без настоящей творческой дисциплины не может быть особой закулисной атмосферы, которая необходима в каждом театре, но которая, к сожалению, не всегда бывает. Там, где существует нездоровая закулисная атмосфера, актер нервничает, выходит на сцену опустошенным и играет плохо. Зритель всегда чувствует, что делается за кулисами; в чем тут дело, я не знаю — это тайна. Когда я прошу вас, вставая, не скрипеть стульями, не громыхать ими, научиться поднимать стул, если вы его хотите передвинуть, — я знаю, что все это вам нужно для того, чтобы приучить себя к дисциплине, к организованности.

Личный пример Константина Сергеевича Станиславского всегда оказывал на актеров, на студийцев исключительное воздействие.

Б. М. Сушкевич вспоминал, как на спектакле «Горе от ума» с участием Станиславского он встретил Константина Сергеевича, который возвращался за кулисы после первой сцены. И с удивлением заметил, что Станиславский, проходя позади установленных на сценическом круге декораций, двигается как-то странно, зигзагами, делает несколько шагов по прямой, затем — прыжок в сторону, и так несколько раз. Когда Сушкевич спросил Константина Сергеевича, почему он так странно ходит, тот ответил, что некоторые доски на планшете и на кругу скрипят, и поэтому приходится ходить таким образом, чтобы скрип не был слышен на сцене.[12]

— Актер — часто напоминал Станиславский, — должен уметь подчинять свои личные интересы интересам творческого коллектива и не забывать, что он является сотворцом спектакля. И если это нужно для театра, актер обязан с полной самоотдачей сегодня играть главную роль, а завтра участвовать в массовой сцене.

Сам Константин Сергеевич, будучи уже известным актером и режиссером, по свидетельству товарищей по театру, с большим увлечением исполнял эпизодические роли, был участником массовок и даже занимался шумами.

В этой связи интересно высказывание Ярослава Квапила, режиссера Пражского Национального театра, который встречался с Константином Сергеевичем во время зарубежных гастролей Художественного театра: «Станиславский — доктор Астров в „Дяде Ване“ и внушительный Сатин в пьесе Горького — властвовал на сцене; в драме А. К. Толстого „Царь Федор Иоаннович“, выступая в эпизодической роли какого-то патриарха, даже не поименованного в театральной программе, он скромно держался в тени других крупных актеров, подавая этим пример подчинения коллективной дисциплине, совершенно непривычной для наших театров. Он, исполнитель ведущих ролей и режиссер безграничной мощи, возился за кулисами с мельчайшими деталями, которые в других театрах возлагаются на технический персонал, помогал переносить реквизит, производить всякие закулисные шумы. А однажды, на том самом спектакле, где он увлекал нас в роли доктора Астрова, я застал его в тот момент, когда он, примостившись в каком-то уголке, подражал собачьему лаю, издали доносившемуся ночью до тоскующего дяди Вани…»[13]