Уроки Великой депрессии

Против политики Сталина могли выступить не только коммунисты, но и непартийные массы. Ситуация в стране была поистине революционной. Не хватало только «субъективного фактора», выступления организации революционеров (или «контрреволюционеров», выражаясь языком большевиков). В середине 20-х гг. ее было бы несложно подавить. Но в 1930 г. миллионы отчаявшихся людей только и ждали, чтобы «началось». Более того, все помнили, что в феврале 1917 г. началось с голодного бунта, но именно наличие в стране сети оппозиционных организаций позволило развернуть массовые волнения в революцию. Для самосохранения режима было очень важно, чтобы «теневые кабинеты» и неформальные политические сети не вышли на политическую арену. Этот мотив разгрома идейных лидеров спецов был куда более веским, чем компрометация правых (собственно, контакты с подследственными спецами имели не только правые, но и Куйбышев, и Микоян, и другие соратники Сталина). Сталину незачем было выдумывать оппозицию, документы свидетельствуют скорее об обратном — сталинское ядро верило в нее и видело в ней реальную угрозу. Стало как-то не принято обсуждать очевидный, казалось бы вопрос: есть ли дым без огня. Были ли процессы сфальсифицированы полностью, или подсудимые действительно представляли угрозу для режима?

*

Перечитаем под этим углом зрения письмо Якубовича Генеральному прокурору СССР 1967 г. Аргументы Якубовича доказывают лишь его персональную непричастность к вредительству и небрежность подготовки процесса. Так, обвиняемый Иков не вскрыл своих реальных связей, сознавшись лишь в контактах с заграничной делегацией РСДРП. Но ведь именно в этом он обвинялся. Якубович по существу подтвердил в этом пункте правильность обвинения в основном, а не в деталях.

Очевидно, следствие и не интересовали детали. Это объясняет все неувязки. Не было времени выяснять истину во всех нюансах. Выяснив, что группа меньшевиков представляет угрозу режиму, политическое руководство не считало необходимым подтвердить эту «истину» по всем правилам «буржуазной юриспруденции». Нужно было разгромить и скомпрометировать эту группу в короткие сроки и с максимальной убедительностью, которую вызывает у публики покаяние преступника на процессе. При таком методе борьбы с оппозицией необходимо не тщательное и скрупулезное исследование всех обстоятельств дела, а «удары по площадям», аресты периферии оппозиционной группы, выделение среди арестованных тех, кто готов сотрудничать со следствием (значительная часть арестованных не призналась в преступлениях, и была осуждена безо всякого процесса коллегией ОГПУ). Убежденность следствия в виновности лидеров оппозиции не исключала того, что Якубович не является в реальности одним из лидеров этого круга. Даже хорошо, если так: в силу своей идейной близости к режиму и незнания того, что там было у Громана и Кондратьева на самом деле, не будет отвлекаться на реальные детали, расходящиеся со схемой следствия.

По той же причине было полезно привлекать людей, обвиняемых по более «позорным» статьям и потому готовых дать политические показания. Игра с политическими лидерами гипотетический оппозиции могла вестись по подобной схеме. «Поймав» их на ведении «контрреволюционной пропаганды» и на обсуждении перспектив крушения коммунистического режима (что уже само по себе считалось тяжким преступлением и могло истолковываться как заговор), предложить полное сотрудничество в обмен на жизнь и даже последующую реабилитацию. Не случайно, классическая схема следствия представлена в показаниях лидера Промпартии Л. Рамзина.

С точки зрения юриспруденции такие методы следствия не доказывают ничего — ни виновности, ни невиновности. Якубович утверждает, что на самом деле он непричастен к организациям Громана и Кондратьева. Он ничего не знал о них. Доказывает ли это, что оппозиционных групп не было? В изоляторе из бесед с Иковым Якубович убедился в том, что как минимум Московское бюро РСДРП существовало…

Меньшевики, традиционно недолюбливавшие эсеров, утверждают, что «разоблачения» исходили также от Кондратьева[273]. Но эта версия не подтверждается поздними показаниями лидера Трудовой крестьянской партии — они гораздо дальше от схемы следствия, чем признания самих меньшевиков. Кстати, и само название «выдумали» не следователи ОГПУ. В фантастическом романе А. Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», опубликованном в 1920 г., эта партия приходит к власти в начале 30-х гг. Сталин опасался провала дела именно ТПК, лидеры которой были менее склонны каяться и могли вызвать сочувствие крестьянства: «Подождите с передачей в суд кондратьевского „дела“. Это не совсем безопасно»[274], — писал Сталин Молотову.