Уроки Великой депрессии

В 1932 г. были произведены аресты среди троцкистов, заявивших о разрыве с оппозицией, но сохранявших конспиративные связи. Было арестовано 89 человек (всего в сети могло быть до 200 чел.), во главе с И. Смирновым и Л. Преображенским. „Почти все арестованные держались на следствии мужественно, отказываясь признать свои взгляды контрреволюционными и существование конспиративных связей“[335]. Но отрицать связи было трудно — ОГПУ обнаружило листовки и письма Троцкого.

Участники группы троцкистов были отправлены в тюрьмы и ссылки. Правда, уже в августе 1933 г. их стали освобождать, а Преображенского даже приняли в партию и дали выступить на ее съезде.

Следствию не удалось установить, что И. Смирнов в 1931 г., во время заграничной командировки встречался с сыном Троцкого Л. Седовым и обсуждал взаимодействие его группы с Троцким. Контакты продолжились в 1932 г., во время поездки за границу Э. Гольцмана, который передал Седову письмо Смирнова о переговорах между группами троцкистов, зиновьевцев и Ломинадзе-Стэна о создании блока. Седов утверждал, что он получил сообщение о переговорах между блоком левых (троцкистами и зиновьевцами) и правыми: слепковцами и рютинцами[336]. Это позволило исследователю В. Роговину сделать вывод: „В 1932 году стал складываться блок между участниками всех старых оппозиционных течений и новыми антисталинскими внутрипартийными группировками“[337]. Говорить о складывании блока рано — связи носили информационный характер, как, скажем, связи Промпартии и меньшевиков. При случае троцкисты были готовы доказать властям свою лояльность за счет коллег по нелегальной оппозиционной деятельности. Так, после разоблачения рютинцев Л. Преображенский направил в ЦКК сообщение о том, что получил анонимное письмо, которое нужно рассматривать в связи с делом „Союза марксистов-ленинцев“. Вряд ли Преображенский стал бы способствовать раскрытию организации, с которой находился в связи. Возможно, с рютинцами контактировал Смирнов. Преображенский же был возмущен письмом к нему правых коммунистов-рабочих (возможно, принадлежавших не к рютинской, а к еще одной группе), да и авторы письма Преображенского не жаловали: „Московские рабочие считают наше положение катастрофическим и безвыходным. Страна по существу уже голодает, и массы не в состоянии работать. Поэтому Ваша хваленая индустриализация, на которую вы с Троцким толкнули Сталина, обречена на полное фиаско… Все спекулируют, таково завоевание социалистической пятилетки… Но подумайте только, с каким омерзением и негодованием отшатнулся бы от вас любой революционер до 17-го года, если бы вы сказали ему, что после революции у нас будут такие порядки… Самодержавие Сталина неизбежно должно привести к тому же концу, что и Николая“[338].

Это письмо отражало массовые настроения, проникавшие в партию. Троцкисты и зиновьевцы не симпатизировали этим настроениям, но они тоже считали Сталина ответственным за провалы, за компрометацию левого курса, который проведен некомпетентно. А уж если Сталина действительно постигнет судьба Николая, то восстановленный в 1932 г. блок левых был готов действовать самостоятельно. На каком-то этапе даже вместе с правыми коммунистами.

Насколько эти противоречия отражались в высшем партийном руководстве? В 1936 г. меньшевик Б. Николаевский выпустил в „социалистическом вестнике“ статью „Как подготовлялся московский процесс. (Из письма старого большевика)“, составленное им по мотивам бесед с Бухариным и другими информированными коммунистами[339]. Из письма следовало, что в руководстве ВКП(б) идет борьба сталинистов и „умеренных“, к которым относился и Киров. Схема борьбы между сталинистами и „умеренными“ в руководстве, ограниченности политической власти Сталина, господствовала в советологии вплоть до открытия советских архивов. Проанализировав архивные материалы, О. В. Хлевнюк делает вывод: „известные пока архивные документы не подтверждают, что в Политбюро в 30-е годы происходило противоборство „умеренных“ и „радикалов“. Один и тот же член Политбюро в разные периоды (или в разных ситуациях в одно и то же время) занимал разные позиции — как „умеренные“, так и „радикальные“. Это определялось многими обстоятельствами, но главным образом, зависело от того, какой линии придерживался Сталин, за которым, судя по документам, оставалось последнее определяющее слово.

Это не означает, конечно, что в Политбюро не было столкновения различных интересов. Напротив, архивных свидетельств о конфликтах удалось выявить достаточно много. Как правило, все они предопределялись различиями в ведомственных позициях членов Политбюро“[340].