Уроки Великой депрессии

В партии существовало множество бюрократических кланов, роль которых особенно возросла как раз после того, когда сталинская группировка победила всевозможные оппозиции. Теперь партийцы делились не по взглядам, а по принципу „кто чей выдвиженец“, „кто с кем служил“ и „кто под чьим началом работает“. Верхушка каждого клана упиралась в человека, который мог говорить со Сталиным почти на равных, который вместе с ним „революцию делал“, занимая важные посты еще при Ленине. При этом и сами оппозиционеры не теряли старых связей. Сталинский партийный монолит опять трескался.

Наиболее мощными были территориальные группировки (ленинградская, киевская, ростовская и др.). Одновременно формировались и отраслевые кланы хозяйственной бюрократии, пользовавшейся известной автономией. „В 30-е гг. он (Наркомат тяжелой промышленности — А. Ш.) превратился в одно из самых мощных и влиятельных ведомств, способных заявлять и отстаивать свои интересы. Значительное место среди этих интересов занимали претензии работников наркомата на относительную самостоятельность, их стремление обезопасить себя от натиска партийно-государственных контролеров и карательных органов“[341], — пишет О. Хлевнюк. Так же он характеризует и главу Наркомтяжпрома: „Историки, изучавшие деятельность одного из ведущих членов сталинского Политбюро, Орджоникидзе, отмечали ее ярко выраженный ведомственный характер. Переведенный на очередной пост, он существенно менял свои позиции, подчиняясь новым ведомственным интересам“.[342]

Но стремление к ведомственной автономии — это тоже позиция. Именно из нее вытекало поведение, которое, схематизируя, можно представить как „умеренность“. В действительности соратники не заставляли Сталина принимать нужные им решения, а уговаривали его. Сталин мог отправить любого из них „на другую работу“, но не мог не советоваться. Ведомственно-клановые интересы способствовали при прочих равных покровительственному отношению к подчиненным, среди которых было немало бывших оппозиционеров, внимательное отношение к аргументам спецов. Сталин же, как гарант целостности системы и неумолимого продвижения по пути коммунистических преобразований, должен был „выкорчевывать“ эти человеческие отношения между „винтиками“ государственной машины. Тем более, что „винтики“ были „заражены“ жизнелюбием, которому способствовало укрепление позиций бюрократии. „Термидорианское перерождение“ партии, о котором в 20-е гг. говорил Троцкий, в 30-е гг. стало и проблемой для Сталина, особенно теперь, когда он сам перестал быть покровителем партийной бюрократии, и стал отвечать за государство в целом, за государственный центр, которому противостоит жизнелюбивая, эгоистичная бюрократия. После разгрома общества именно она стала источником сопротивления человеческого начала государственной идее и марксистской схеме социально-экономического централизма.

Ведомственная переменчивость, о которой пишет О. В. Хлевнюк, носила социально-экономический характер, но сама защита людей от центра была непосредственно связана с отношением к репрессиям, с устойчивой „умеренностью“ части партбоссов по этому вопросу. Так, заместитель Генпрокурора СССР А. Вышинский, выступая на очередном процессе „вредителей“ (новая волна таких репрессий прокатилась в 1933 г., по итогам пятилетки), призвал к развертыванию дальнейших репрессий в Наркоматах тяжелой промышленности и земледелия, которыми руководили С. Орджоникидзе и Я. Яковлев. Наркомы воспротивились этому, показав, что „вредители“ на самом деле не так уж и виноваты, а может быть вовсе не виноваты. Они руководствовались деловыми соображениями. В сентябре 1933 г. Сталин писал: „Поведение Серго (и Яковлева) в истории о „комплектности продукции“ нельзя назвать иначе, как антипартийным… Я написал Кагановичу, что против моего ожидания он оказался в этом деле в лагере реакционных элементов партии“[343]. Теперь признаком антипартийности и реакционности стало противостояние репрессиям, проводимым даже в агитационных целях.

Партийцев рангом пониже за антипартийное и тем более реакционное поведение немедленно арестовали бы и исключили из партии. Но кем заменить старого сталинского друга Орджоникидзе и верного, хотя и способного ошибаться Кагановича? А они опять подпадают под влияние ведомственных и местнических интересов, неблагонадежных экспертов. В том же письме Молотову Сталин жалуется, что нельзя долго оставлять на хозяйстве Куйбышева — он может запить. Нужно срочно готовить смену — послушных, исполнительных руководителей, способных вести дела по разработанной Сталиным стратегической линии.