Уроки верховой езды

Полы здесь бетонные, небрежно заляпанные пятнами краски. Со стен свисают рыбацкие сети, в них запутались пластиковые муляжи всяких ракообразных. Под потолком покачивается огромная надувная косатка, вообще-то предназначенная плавать в бассейне. По мне, она так и напрашивается, чтобы в нее ткнули раскуренной сигаретой. Официантки, как и я, в шортиках, а на футболках у них надпись: «Раком поставить?»

В дальнем конце внутреннего дворика — игровая площадка, засыпанная песком. Она огорожена, и, кроме как через обеденный зал, оттуда не выйдешь. Там возятся и пищат босоногие ребятишки.

В общем, все замечательно. Просто идеально.

Я глубоко вздыхаю, следя, как Дэн наливает шардоне. Мне нравится смотреть на его пальцы, обхватившие горлышко бутылки. У него очень красивые руки. Почему я никогда прежде этого не замечала? Сильные и в то же время изящные. И волос на них как раз столько, сколько мне нравится. Они совершенны. Я не нахожу, к чему придраться. У Роджера совсем другие руки. Безволосые и мягкие руки адвоката. С короткими пальцами…

Дэн отодвигает бутылку и наклоняется, упираясь локтями в стол.

— Так вот, Аннемари Циммер, — говорит он, поднимая бокал.

Он оставляет фразу незавершенной, и она словно бы повисает в воздухе между нами. Я улыбаюсь и жду продолжения. Передо мной на тарелке громоздится горка пустых крабовых панцирей.

— Хочу сказать, — говорит Дэн, — что никогда еще не видел тебя красивее, чем сейчас.

Я ахаю вслух. Кто-то разом похитил весь воздух, мне нечем дышать. Я гляжу на свое отражение в стеклянном подсвечнике. Поверхность выпуклая, нос обрел выдающиеся размеры, но суть схвачена верно. Волосы у меня кое-как приглажены расческой и оставлены подсыхать как придется. Сажа с лица стерта вместе с косметикой. А наряд! Мужская футболка, в которую две меня влезут — с таким же успехом я могла бы облачиться в мешок из-под картошки. Может, срочно принятый душ и вернул мне человекоподобие, но говорить о красоте…

Я так хохочу, что давлюсь вином. Приходится срочно хватать с коленей салфетку, пока оно не закапало из ноздрей. Я замечаю лицо Дэна. Его выражение. Его невероятно пристальный взгляд…

Я резко прекращаю смеяться, потому что до меня доходит. На меня падает тонна кирпичей, меня сбивает с ног грузовой поезд, меня пригвождает луч прожектора в кромешной ночи. Это все, безусловно, штампы, и я могла бы их бесконечно перечислять, потому что именно так это и ощутила.

Я поняла, что люблю этого человека. И всегда любила его. Наконец-то с моих глаз упала пелена, и мир заиграл невообразимо яркими красками. Я боюсь не выдержать их великолепия. Но отвести глаза — еще невозможней…

* * *

Мы возвращаемся на ферму почти в полночь. Автомобиль объезжает дом, и я вижу, как отодвигается занавеска в столовой. С ума сойти! Мне тридцать восемь, а мама ждет меня со свидания. Я перевожу взгляд на окошко Евы. Интересно, она тоже не спит?

Дэн тормозит рядом с фургоном Мутти. Занятно, я думаю про машину: «фургон Мутти», хотя папа еще жив. Получается, я уже списала его со счетов?

— Приехали, — говорит Дэн.

Глушит двигатель, опускает окошко и кладет руки на руль.

— Приехали, — повторяю я робко, глядя на коленки.

Мы сидим молча, слушая, как стрекочут цикады. Потом Дэн поворачивается и берет меня за руку.

Ладонь у него теплая, моя рука тонет в ней вся целиком. На подушечках пальцев у него мозоли. Твердые, шершавые и совершенно замечательные. Я забываю дышать.

Поверить не могу, что он здесь, со мной… И в то, что я здесь, с ним, тоже поверить не могу. Словно не было минувших двадцати лет. Незримая рука будто соединила оборванные края, убрав все лишнее в несуществующий шов.

В свете из окон Дэн выглядит в точности как когда-то. Или нет — даже лучше. Может, так мне кажется оттого, что я на него смотрю по-новому.

Вот он наклоняется ко мне, и у меня кружится голова… Наши губы соприкасаются. Это всего лишь прикосновение, но у меня снова перехватывает дыхание. Я даже не замечаю пряжку ремня безопасности, впившуюся в бедро. Губы у Дэна теплые и ласковые, по позвоночнику у меня рассыпаются электрические искры…

Я хочу нового прикосновения. Я хочу настоящего поцелуя. Чувственного и страстного. Я во всех порнографических подробностях воображаю его. Я хочу его. Хочу. Так хочу…

Мгновением позже я обнаруживаю, что так и сижу, вытянувшись к нему и закрыв глаза. Спохватившись, я поднимаю веки и вижу лицо Дэна на расстоянии доброго фута от своего. Вид у него озабоченный.

Он спрашивает:

— С тобой все нормально?

Я киваю.

— Я просто как бы не хочу тебя торопить…

Я снова зажмуриваюсь и трясу головой.

— Ну, ну, — ласково говорит он.

Он берет меня за подбородок, чтобы я на него посмотрела. Он не торопится отнимать руку, он гладит меня пальцем по щеке и говорит:

— Пусть все идет как угодно медленно, только чтобы тебе было спокойней.

Если бы я стояла, мои коленки точно подломились бы. Какая-то часть меня хочет завизжать, завопить: нет! Нет! Какое «медленно»? Хватай меня и волоки в амуничник прямо сейчас!..

Но я, конечно, молчу…