Уроки верховой езды

Остановившись у загона Гарры, я прислоняюсь к забору. Конь подбегает рысцой и тянет шею, дыхание обдувает мою ладонь.

— Нету яблочка, маленький, — говорю я. — Забыла захватить, извини.

Он оставляет в покое мою руку и принимается обнюхивать карманы.

Я оборачиваюсь, как раз когда мимо проезжает золотистая «импала» — ископаемая, лет шестнадцати. Там сидят Карлос, Мануэль и Фернандо. Следом катится такой же доисторический «монте-карло» цвета зеленый металлик, в нем едут Пи-Джей с Луисом. Окошки открыты, слышатся смех и испанская музыка. Пи-Джей приветственно вскидывает руку, и я машу в ответ.

В ушах звучат слова Евы. Они беспокоят меня — с чего бы? Я ни в малейшей степени не расистка. И подавно — не фашистка. Мне кажется, Луис и прочие все равно могли бы обидеться, узнай они истинную причину, почему я не хотела отпускать с ними Еву. Ей пятнадцать лет, а им — по семнадцать. В их возрасте это очень большая разница. Семнадцатилетние парни склонны вбивать себе в голову всякую чепуху, и, по-моему, со времен моей юности дело к лучшему не изменилось, скорее наоборот.

Но, положа руку на сердце, даже будь они ровесниками, зарождение каких-то отношений между ними меня бы не обрадовало. Хотя дело опять-таки не в том, кто к какой расе принадлежит. Я думаю о его образовании и жизненных перспективах. А о чем тут может идти речь, если в семнадцать лет он полный рабочий день вкалывает на конюшне?

Пожалуй, всякий родитель на моем месте чувствовал бы то же. Но если дойдет до откровенного объяснения, я лучше буду напирать на разницу в возрасте. Иначе совсем тошно.

Я задумываюсь, не переговорить ли мне с работниками, но пока не понимаю, как это лучше сделать. Луис снует повсюду, но если уж говорить с кем-либо, то лучше с Пи-Джеем. Вот только вряд ли стоит вызывать его в офис. Это привлечет к нашему разговору нежелательное внимание. Я ведь рассердилась на Еву, а не на ребят…

В итоге я им так ничего и не говорю.

Сегодня мне трудно сосредоточиться. В голову без конца лезут посторонние мысли, не очень конкретные, но гнетущие.

Древний царь Мидас, говорят, обращал в золото все, к чему прикасался. Ну а я, похоже, делаю наоборот. Куда ни ткни, я оставляю за собой полосу разрушений. Мой брак… моя дочь… положение дел на конюшне, которой я самонадеянно взялась руководить…

И конечно, постоянная тень папиной болезни. Мысль о ней я задвинула в самый дальний уголок сознания. Связала по рукам и ногам, завернула в брезент и завалила бетонными блоками… А она все равно то и дело выползает наружу, точно плохо установленная стиральная машина. Приходится обращать на нее внимание, хотя бы затем, чтобы снова запереть в темный чулан…

С некоторых пор я волнуюсь за Мутти. Ей очень тяжело приходится, и это сказывается, хотя внешние признаки почти неуловимы. Волосы она по-прежнему скалывает в тугой — пулей не прошибешь — пучок, но они потускнели, лишились былого блеска. И лицо изменилось. На нем до сих пор очень мало морщин, потому что Мутти всю жизнь почти не давала работы мимическим мышцам. Однако теперь я вижу глубокую печать усталости, чуть ли не отрешенности, и это пугает меня. Мутти ведь у нас валькирия. Мы привыкли, что ее нельзя победить.

В общем, я из кожи лезть готова, только чтобы она не узнала, до чего я довела конюшню.

* * *

Все утро я пытаюсь залатать зияющие дыры в нашем бюджете. Физически это выражается в приеме грузовиков, нагруженных фасованными опилками. Потом я помогаю Карлосу и Пи-Джею растаскивать их по денникам. Количество мешков приводит меня в состояние, близкое к панике. Мне уже мерещится, что оттуда вываливаются не опилки, а деньги, готовые безвозвратно пропасть. Мы вытряхиваем в каждый денник по два мешка, да и то слой подстилки получается, на мой взгляд, недостаточно толстым…

Я всерьез подумываю, а не оставить ли лошадей на пастбищах, пока не прибудут опилки от нашего обычного поставщика, но это кажется нереальным. Люди приезжают на занятия — и что же, в поле их отправлять ловить коней для урока? Стоит жара, все начнут жаловаться, а я после истории с Берманами очень трепетно забочусь о клиентах…

Наверное, если пораскинуть мозгами, мы могли бы отвести пять денников — и каждый день ставить туда лошадей на смену. Но от одной мысли о том, как все это организовать, у меня начинает болеть голова.

Я говорю конюхам, чтобы при уборке не выскребали из денников всю подстилку, а только запачканные места… и вижу, как качает головой Пи-Джей. Нет, он не то чтобы возмущен, его вид гласит скорее: «Господи, до чего довела!»

Я притворяюсь, будто ничего не заметила, и удаляюсь в офис — проверить соглашения с теми, кто заказывал особую подстилку для своих лошадей. Потом отпускаю по третьему мешку в их денники. Еще не хватало, чтобы от нас последние клиенты разбежались!