Уроки верховой езды

И, еще не договорив, вспоминаю наши с Дэном переплетенные руки… И не только руки…

Мама дорогая, неужели я переигрываю?

Жан Клод выражается грубее и проще.

— Врешь, — говорит он.

— Да как ты… — начинаю я горячо, но тут же утрачиваю уверенность.

Он глядит на меня не зло, со спокойной уверенностью.

— Я правду говорю. А ты — нет.

Я со стоном оседаю на стул.

— Откуда же мне было знать про их семейные узы? У них ведь даже фамилии разные! Двое — Эрнандесы, еще двое — Санта-Круз, а Луис — и вовсе Гутьеррес…

— Там было двое отцов.

— А Луис?

— Сын их сестры.

Я выбираюсь из-за стола. Я не в состоянии сидеть на одном месте.

— Нет, это не может быть правдой. Вот так взять и бросить работу…

— Похоже, тут ты ошибаешься.

Тон у него спокойный и безразличный. Чертов француз! Поверить не могу, что когда-то усматривала в его происхождении что-то интригующее и приятное!

— Все равно не понимаю. Они не могут вот так вдруг уйти. Куда ж им без заработка?

Жан Клод пожимает плечами.

— Назови другую причину.

— Ну, не знаю. Что-то с машиной. В аварию по дороге попали…

— Сразу оба автомобиля?

— Семейная трагедия!

Он поводит головой, взвешивая такую возможность.

— Вероятность есть. Но факт в том, что все наши лошади в помещении, в нечищеных денниках, а ко мне вот-вот явятся ученики. Нужно срочно позвонить и все выяснить.

— Каким образом? У меня их телефонного номера нет.

— Что, нигде не значится?

— Нет.

Я прекращаю расхаживать, вернее, метаться по офису, зато начинаю притопывать по полу. Я в полном отчаянии. Мне бы прямо сейчас как-нибудь задами выводить Гарру с территории фермы…

— Значит, — говорит Жан Клод, — придется тебе к ним ехать.

Я мотаю головой.

— Не могу, времени нет. У меня на сегодняшнее утро назначено дело, не терпящее отлагательства…

— Если не поедешь, — говорит он, — вот тогда у тебя времени ни на что точно не будет, потому что нам с тобой двадцать семь денников вдвоем чистить придется. А эта работа, строго говоря, в условия моего контракта не входит.

Я в ужасе смотрю на него. И наконец выдавливаю:

— Тогда придется поехать…

— Вот и хорошо. Только сначала лошадей выпустим. Давай, давай, приступай.

Он слезает с дивана, грациозно перемещается за мой стол и тянется к телефону.

— А я пока позвоню, занятия отменю.

Боже, боже… Каждый час индивидуальных занятий мог принести в нашу копилку по сто пятьдесят долларов.

Групповые смены добавили бы еще больше. Мы не можем позволить себе отмену занятий. Даже на один день.

Может, мне просто взять да и спалить всю конюшню?.. Хоть что-нибудь бы до конца довела…

* * *

Когда все лошади выпущены, я вся в грязи, на последней стадии отчаяния и отчетливо понимаю, во что превратится наша жизнь, если конюхи не вернутся. Тихий ужас — вот что нас ждет!

На первый взгляд кажется — не бог весть какая тяжкая работа, выпустить лошадей в поле. Но всего-то вдвоем, да учитывая, что до ворот некоторых левад топать ярдов двести, не меньше, вывести на пастбище тринадцать лошадей — это, скажу я вам, задача! Под конец я заставляю их рысить и сама бегу рядом. Я даже вспоминаю небезопасный метод, от которого когда-то отваживала Луиса, — выводить по две лошади сразу.

Потом я возвращаюсь в конюшню, чтобы подняться в офис и переписать адреса всех этих Эрнандесов — Санта-Крузов — Гутьерресов. Выскочив из-за угла, я замечаю Жана Клода — он отпирает денник Гарры.

— Нет! Не надо!

Он оборачивается и глядит на меня, и я запоздало соображаю, что выговорила это слишком громко, слишком резко. Я засовываю руки в карманы и напускаю на себя невинный вид.

— Сегодня пускай побудет внутри…

Жан Клод не отводит глаз.

— Почему?

— Просто я так хочу.

Должно быть, голос мой звучит раздраженно. Ну и пускай. Он решит, это оттого, что нам еще двадцать семь денников чистить. Ясное дело, настроение у меня не радужное.

* * *

Подъезжая к месту жительства Эрнандесов — Санта-Крузов — Гутьерресов, я репетирую то, что собираюсь сказать им. Речь получилась вроде бы неплохая, но тут в полной мере проявляется мой топографический кретинизм. Я умудрилась заблудиться и никак не могу отыскать нужную улицу.

При этом я понимаю, что нахожусь в нужном районе, и еще больше раздражаюсь. Мне все не удается высмотреть таблички на домах. Одни скрывают разросшиеся деревья, другие вовсе отсутствуют. Да и улицы тут какие-то кривые.

Тридцатью пятью минутами позже, в четвертый раз проезжая одну и ту же растрескавшуюся бетонную пародию на жилье, я уже не могу сдержать слез. Я паркуюсь на гравийной обочине и принимаюсь рыться в сумочке в поисках сотового телефона. И, как и следовало ожидать, не нахожу его там.

Я поднимаю взгляд и вижу троих мужчин, подходящих к фургону. На всех — белые нижние рубашки, не блистающие чистотой. Все трое — мексиканцы.

Я так рву машину вперед, словно от этого зависит моя жизнь. Гравий выстреливает из-под колес. Шины отчаянно визжат, соприкоснувшись с бетоном.

Когда я вновь подруливаю к конюшне, Жан Клод катит через стоянку тачку, полную сена. Заметив меня, он оставляет тачку и подходит к водительской дверце. И встает у опущенного окошка, опираясь одной рукой о машину, а другую положив на бедро.