Приготовленная кипяченая вода уже стояла на столе под кухонным шкафчиком, Бенджамин подхватил стакан и скрылся в соседней комнате. Послышался ласковый тихий говор, шорох простыней, увещевания.
– Вот и славно, моя хорошая, вот и хорошо…
Стакан вернулся на место через минуту полупустым.
Поймав взгляд Марики, дед виновато пожал плечами.
– Я его там не оставляю, у кровати. Она иногда встает, шевелит руками, может уронить. Лучше еще раз принесу.
Марика кивнула, будто соглашаясь на право существования такой логики; хотя кто она такая, чтобы разрешать? Но Бенджамин вздохнул с облегчением: боялся, что осудят?
– Я знал, что, скорее всего, не дойду, – продолжил он сам, без напоминания, – но должен был попробовать. Моя Хелен к тому моменту совсем плохая стала – ее болезнь сильно подточила…
– А что за болезнь? – не удержалась Марика, хоть и понимала: невежливо, а при словах «синдром Маркисса» отметила, что болезнь сложная, но излечимая. При наличии средств.
– Вот я и пошел. Авантюрист, наверное. А может… – дед подошел к скрипучему стулу и сел; глаза его стали грустными, а взгляд обратился внутрь. – Может, отчаяние уже толкнуло. Я ведь и сам к тому времени почти ослеп, а как я мог, будучи слепым, помочь ей?
Непричесанная голова качнулась в сторону спальни.
– А теперь могу. Теперь я вижу. И хожу нормально – колени больше не болят. Я прошел его, этот Уровень. Благодаря вам прошел, – в первый раз с того момента, как Марика шагнула в пропахшую лекарствами крохотную двухкомнатную квартиру, Бенджамин посмотрел прямо на нее. – Мне вас Создатель послал, я так думаю. Да, Создатель. Чтобы я снова в него поверил…
Она долго, не отрываясь, смотрела в окно; хотелось уйти. Прогорклый чай царапал горло, удушливый запах лекарств забивал нос, веки жгло.
– И я поверил, – закончил Бенджамин спокойно. – И теперь я верю, что мы справимся. Как-нибудь справимся.
В центр медицинской помощи одиноким и неимущим она позвонила прямо из машины.
– Да, я хочу договориться насчет того, чтобы к ним приходили прямо домой. Приносили лекарства, оборудование – все, что нужно. Чтобы следили за выздоровлением до самого конца – успешного, я имею в виду, конца. Что? Мне все равно, что может потребоваться несколько докторов, назовите мне сумму, и вечером она будет у вас на счету.
Выслушав ответ, Марика кивнула, но ее кивок увидело лишь собственное отражение в узком автомобильном зеркале.
– Отлично. Жду от вас данные счета. Да, оплачу все сразу. И буду ждать еженедельных отчетов о продвижении дел, это вы можете устроить? Отлично. И еще, чуть не забыла… – если бы сейчас под рукой был витой шнур, тянущийся к трубке, она бы закрутила его в узел. – Не говорите им, кто перевел деньги. Скажите: город, ваш фонд, Комиссия… Нет, не говорите «Комиссия». Скажите лучше, что это подарок от Магии. Что? Нет, это не мой псевдоним, это… В общем, там поймут правильно. Да, именно так: подарок от Магии.
Закончив разговор, Марика положила трубку в карман, откинула голову на сиденье и закрыла глаза.
На улице медленно догорал теплый розоватый закат.
Улицы приглушенно жужжали автомобильными движками, бормотали-смеялись-ругались людскими голосами, шуршали валяющимися вокруг урн бумажками, шелестели травой и смотрели сквозь длинные ровные лучи заходящего солнца.
Город – единый механизм, состоящий из многого, а она – то многое, что создает город. Странная мысль, почти никчемная: про мир, про мелких сошек, про песчинки, про себя…
Марика в последний раз за этот вечер завела мотор – на этот раз для того, чтобы отправиться домой.
Человек – как сосуд, наполненный водой.
Проходишь одну ситуацию, испытываешь эмоции, приобретаешь опыт – и вода окрашивается в один оттенок. Дни идут, примешиваются новые ситуации, новые мысли, новый опыт – и вода снова меняет цвет, и тогда мир, видимый сквозь эту воду, тоже видится иным. Бежевым, желтым, серым… Иногда золотым. Это когда вода еще не замутилась, осталась, несмотря ни на что, прозрачной.
А бывает так, что сверху будто плеснули новую краску – густую, как чернила, и появляется новый, еще не успевший осесть слой, и тогда мир делится надвое: твой старый, привычный мир и новый, который ты еще не успел полюбить. И тогда разум обращается то вниз, пытаясь обрести успокоение в привычном, то вверх, силясь натянуть на себя новый цвет, понять, зачем он, как с ним работать, как воспринимать. И пока чернила не смешаются с остальной водой, мир продолжает делиться, а сознание – разрываться между старым и новым, не зная, где правда, где ложь. Где хорошо, а где плохо.
Так получилось и с Магией.
Был привычный город, привычная работа, уклад жизни и мировоззрение. Была намешана вода – пусть не самого красивого цвета, но была, и Марика привыкла сквозь нее смотреть, а потом вдруг вплыл сверху новый слой – слой Магии и всего, что на ней случилось, – и теперь разделяющая линия пестрела границей – мир «до» и мир «после».
Как смешать? Как взболтать сосуд, чтобы успокоиться, вдохнуть единство, вновь стать цельной? Как забыть себя прошлую и полюбить себя новую, изменившуюся?