На тронном кресле, обитом кожей дракона, материализовалось небольшое белесое облачко. Оно наливалось объемом и на глазах принимало форму человеческой фигуры. Старейшины торопливо расселись по своим местам. Вскоре Экзарх Марко ди Яковиц был среди них. Они знали его в реале, неоднократно гостили на его шикарной вилле на окраине Макдебурга и были в курсе того, что в реале Экзарху восемьдесят три года, он стар и уже немощен телом. Вокруг ученого и удачливого бизнесмена, удалившегося на покой, постоянно вертелась жадная до денег свора врачей, поддерживая искру жизни, тлеющую в его организме. Удивительно, но в Мидгарде, где человек имел власть над своим возрастом, Экзарх также выбрал образ древнего мудреца, чело которого увивали белоснежные, собранные сзади в хвост волосы. Смуглое лицо его густо и глубоко прорезали борозды прожитых лет, канаты вздувшихся вен покрывали его руки, седые брови грозно нависали над колючими ярко-голубыми глазами без признаков теплоты. Истинный ученый по натуре, Экзарх в приватной беседе так объяснял свое предпочтение: «Посмотрите на работу великих голландцев, учителя и ученика, Рубенса и Ван Дейка. Каждый из них написал картину „Святой Иероним“. Это библейский старец, который вытащил у льва занозу, после чего лев всегда сопровождал его. Обратите внимание, как бодро выглядит Святой Иероним у Рубенса и каким немощным он предстает у Ван Дейка. Первый писал картину в преклонном возрасте, второй — будучи молодым. Это потому, что молодость видит в старости лишь предвестника тления, а старость ощущает в старости спокойную мудрость и бодрость духа. Так вот и я — не тягощусь возрастом, а наслаждаюсь им».
Владыка двух локаций поудобнее устроился на троне, обвел взглядом Старейшин и тяжело вздохнул. Те хранили напряженное безмолвие.
— Каждые четырнадцать лет нас потрясает кризис, — медленно начал Экзарх, задумчиво растягивая слова. — Так устроена эта часть Мира. Я так устроил его. Пришлось оставить в нем частичку нестабильности из-за того, что я, к сожалению, тоже смертен, и те, которые будут здесь править после меня, должны иметь хотя бы шанс устроить все по своему усмотрению. Я нашел это справедливым. Однако на этот раз дело зашло слишком далеко. Все может закончиться Хаосом, все законы и сам Мир могут полететь к чертям. Куда вы смотрели, хотел бы я знать?
— Мы были заняты, — угрюмо возразил Ратмир.
— Вы преуспели в своих занятиях?
— Границы Периферии расширились по периметру на двести километров. Исправлены более сотни багов, сглажены диспропорции во многих артефактах и сбалансированы характеристики большинства мобов. Практически готов новый замок с полным набором юнитов, — быстро доложила Урсула.
— Это потому, что вы — отличные Инженеры, талантливые Архитекторы, но скверные Политики. Я зря забрал вас из кланов, вы отдалились от них, забыли их нужды. С другой стороны, оставайся вы в кланах, вы бы отстаивали их интересы и постоянно грызлись бы между собой в ущерб общим делам… М-да… Вы увлеклись созиданием и позабыли об управлении. А что за геноцид вы устроили? Всеобщая Битва! Кому это нужно?
— Мы рассудили, что необходимо отвлечь их от поисков Талисмана Властителя, занять делом, дать им общую идею, — виновато произнесла Урсула, опуская взгляд.
— Ничего себе, хорошую идею вы им подбросили — объединить силы против себя. Не иначе как у власть имущих случился приступ суицида!
— Мы думали, что иначе все может быть еще хуже, — напрямик сказал Йорген.
— Куда уж хуже! — фыркнул Экзарх.
— Мы боялись, что вы можете применить жесткие меры ко всей локации, если почувствуете угрозу существующему порядку, — упрямо стоял на своем Йорген.
Властитель горестно замолчал, обдумывая услышанное. Старейшины недоуменно переглянулись. Они знали Ди Яковица много лет, но сейчас в его речах и облике появилось что-то новое. Экзарх неподвижно смотрел на плиты пола, что-то для себя решая.
— Помните, я рассказывал вам о вульгарном дарвинизме, сторонником которого являюсь? — наконец произнес он.
— О дуализме личности? — переспросила Урсула.