Урожденный дворянин

– Возрадуйтесь! – повторил он и неожиданно достал из внутреннего кармана пиджака краснокорочное удостоверение, в котором была стиснута толстая пачка денег. Прохожий вытащил из пачки одну новенькую купюру. – Сказано: блажен, аки милует чада маловозрастные… На-ка, пацанчики, денежку, пока дядя добрый!

– Во! – толкнул локтем в бок Вальку Виталик. – Смотри-ка, только хотели доброе дело сделать, а нам уже из межпространства колебания возвращаются. Авансом, наверное…

– Стойте! – отодвигая Виталика, крикнул Валька, отпуская ветку. – Стойте, куда ж вы?..

Прохожий исчез в черной пасти открытого люка мгновенно и бесшумно – будто дыра всосала его. Мальчишки бросились к люку, упали на колени, заглянули вниз, морщась от зловонной сырости, пахнувшей на них. И ничего не увидели, кроме холодной темноты. Все случилось так быстро и неожиданно, что они даже не испугались.

– Эй! – несмело позвал Виталик. – Дядя, ты живой? Ответа не последовало.

– Надо в «скорую» звонить! – сказал Валька. – Скорее!

– Да какую «скорую», сначала спасателям. Его ж вытаскивать еще надо!

– Звони «сто двенадцать», это единый номер…

Виталик поспешно достал из кармана дешевенький мобильный телефон.

* * *

Минут через сорок у открытого люка уже собралась толпа зевак, среди которых было и немало детдомовцев, покинувших территорию вопреки строгому запрету директора. У обочины проезжей части стояли три «газели»: полицейская, МЧС и «Скорая медицинская помощь». Извлеченного из люка бедолагу-прохожего, слабо мычащего и перепачканного вонючей грязью с головы до ног, укладывали на носилки. К носилкам подошел полицейский. Один из медиков протянул ему удостоверение пострадавшего. Денежной пачки в удостоверении уже не было.

– Ваш, – сказал медик полицейскому. – Сержант ППСП Монахов Алексей Викторович.

Полицейский сунул удостоверение в карман.

– Погулял парень… – неопределенно высказался он и обернулся к Вальке и Виталику, топтавшимся тут же рядышком. – А вам чего, цирк здесь? Детдомовские? Ну-ка, давайте отсюда!..

– Мы спросить только, – подал голос Валька. – Это мы ведь вас вызвали…

– Он живой останется? – осведомился Виталик у медика, взявшегося за ручки носилок.

– А чего ж нет? – добродушно отозвался тот. – Поживет еще.

– И ходить будет?

Медик хмыкнул:

– А то как же! Будет ходить! Только – исключительно под себя. С позвоночником шутки-то плохи…

Мальчишки отошли в сторону.

– Вот тебе и раз, – вздохнул Виталик. – А вроде нормальный такой дядька. Денежку нам подарить хотел… Несправедливо все-таки мир устроен. Вот за что ему такой подарок?

Валька поправил очки и посмотрел на приятеля очень серьезно. Кажется, там, на дереве, задумавшись после разговора, он решил для себя что-то очень важное.

– Может, и ни за что, – ответил он. – Но я думаю, все же… не просто так. Олег ведь – помнишь? – говорил еще, что случайностей не бывает…

Эпилог

Их было полсотни, восемнадцати–двадцатилетних парней, рассевшихся вдоль крашенных зеленой казенной краской стен, кто на лавках, кто на колченогих стульях, кто просто на полу, на корточках: с сумками, рюкзаками, объемистыми матерчатыми сумками, одетых в поношенные вещи – словно пассажиры, ожидающие прибытия электрички до дачного поселка. Полсотни парней, самых разных: долговязых и коренастых, хлипких и крепких, смуглых, белолицых, темноволосых, белобрысых, рыжих… Кое-кто, сбившись в кучки, оживленно разговаривал, погогатывая; кто-то, поместившись подчеркнуто отдельно, застыл в позе, предполагающей независимость, и взглядывал на остальных по-волчьи, исподлобья; кто-то, напротив, то и дело принимался прохаживаться расслабленной, вразвалочку, походкой, демонстрируя, что все ему нипочем, так как человек он тертый и ничему удивляться или по какому-то поводу расстраиваться не намерен… но большинство все-таки выглядели растерянно и даже затравленно.

И все, кажется, вообще все, без исключения – курили. Одну сигарету за другой, сплевывая под лавки, под стулья, себе под ноги, морщась и кривясь, зеленея от табачного дыма, грязно-серыми лохматыми клубами перекатывающегося в душном воздухе коридора областного армейского сборного пункта.

Так тошнотворно накуренно было в этом коридоре, что дежурный – отслуживший уже полгода бывалый суровый боец – уже не единожды вставал из-за своего стола и выходил то в комнату отдыха, то в спальню, каждый раз изображая на своем лице служебную озабоченность: мол, ждало его там какое-то неотложное дело. Призывникам же без особого распоряжения входить и в комнату отдыха, где имелся телевизор и еще несколько лавок, и в спальню, где в два ряда стояли десять двухъярусных коек, строго воспрещалось. Оно и понятно: в два счета заплюют и загадят и эти помещения, как заплевали и загадили коридор. Кроме дверей, ведущих в спальню и комнату отдыха, в коридоре наличествовали еще две двери. На одну из них, с прикрепленным кнопкой листом бумаги, на которой размашисто было выведено: «Медосмотр», призывники время от времени поглядывали с тоскливым ожиданием. Вторая дверь никаких опознавательных знаков не имела и была заперта.