Урсула Мируэ

— Ну, дорогой дядюшка, вы нынче всех удивили! — сказал почтмейстер, указывая рукой на немурцев, выстроившихся по обе стороны улицы, идущей от церкви. — Все пришли на вас поглядеть.

— Кто же вас обратил — аббат Шапрон или Урсула? — спросил Массен, с иезуитской угодливостью кланяясь доктору и его воспитаннице.

— Урсула, — сухо ответил старик, не останавливаясь и показывая всем своим видом, что расспросы ему докучают.

Когда накануне вечером, играя в вист с Урсулой, немурским врачом и Бонграном, старый доктор объявил, что завтра пойдет в церковь, мировой судья сказал в ответ: «Ваши наследники лишатся сна!» Впрочем, мудрый и проницательный Миноре и без этого разгадал бы мысли своих родственников — ему достаточно было увидеть их лица. Внезапное появление Зелии в церкви, ее взгляд, который доктор перехватил, глаза наследников при виде Урсулы, наконец то, что все они собрались на площади в этот час, — все свидетельствовало о вновь разгоревшейся ненависти и тревоге за наследство.

— Вы, мадемуазель, просто чудотворница, — сказала госпожа Кремьер с раболепным поклоном. — Вам ничего не стоит сотворить чудо.

— Чудеса творит Господь, — отвечала Урсула.

— Да что ж Господь?! — воскликнул Миноре-Левро. — Мой тесть говаривал, что Господь служит и нашим, и вашим.

— Он рассуждал, как барышник, — сухо ответил доктор.

— Ну, — обратился Миноре к жене и сыну, — вы что же, не хотите поздороваться с дядюшкой?

— Не могу я спокойно смотреть на эту недотрогу, — воскликнула Зелия и увела сына домой.

— Лучше бы вам, дядюшка, — сказала госпожа Массен, — надевать в церковь черную бархатную шапочку; уж очень там сыро.

— Ладно, племянница, — ответил доктор, взглянув на спутников госпожи Массен, — чем скорее меня не станет, тем скорее на вашей улице наступит праздник.

Он ни на секунду не задержался и так быстро шел вперед, увлекая за собой Урсулу, что наследники наконец оставили его в покое.

— Отчего вы так неласковы с ними? Это нехорошо, — сказала Урсула, шаловливо теребя крестного за руку.

— Как бы я ни относился к религии, я всегда буду ненавидеть лицемеров. Я всем им делал добро и не просил благодарности, а они даже цветов тебе ни разу не прислали в день твоего рождения, хотя знают, что это единственный праздник, который я отмечаю.

Вдалеке медленно возвращалась из церкви госпожа де Портандюэр; она, казалось, была совсем убита горем. Госпожа де Портандюэр принадлежала к числу старых дам, чей наряд всегда хранит отпечаток прошлого столетия. Они носят темно-лиловые платья с прямыми рукавами, какие встретишь только на портретах госпожи Лебрен, черные кружевные накидки и вышедшие из моды шляпки, гармонирующие с их неспешной величавой поступью; подобно инвалидам, по привычке пытающимся шевелить ампутированной рукой, они ходят так, словно под юбкой у них фижмы; их длинные бледные и увядшие лица с тоскливыми глазами не лишены некоего печального очарования, несмотря на плоские накладки из волос; старые кружева, обрамляющие эти лица, уныло висят вдоль щек, и все же эти обломки прошлого поражают бесконечным достоинством манер и взгляда. Покрасневшие, окруженные множеством морщинок глаза старой дамы ясно свидетельствовали, что во время обедни она плакала. Она шла, как потерянная, и один раз обернулась, словно поджидая кого-то.

— Госпожа де Портандюэр обернулась! — Это было событие ничуть не менее поразительное, чем обращение доктора Миноре.

— Кого это поджидает госпожа де Портандюэр? — спросила госпожа Массен, подходя к наследникам, еще не пришедшим в себя после разговора со старым доктором.

— Она ищет кюре, — ответил нотариус Дионис, и тут же хлопнул себя по лбу, как человек, внезапно что-то вспомнивший. — Вы все мне нужны; я знаю, как спасти наследство! Пойдем позавтракаем на радостях у госпожи Миноре.

Всякий может вообразить себе, с какой готовностью последовали наследники за нотариусом. Гупиль, ведя под руку старого товарища, с отвратительной ухмылкой шепнул ему на ухо: «Тут есть красоточки!»

— А мне что за дело! — пожал плечами юный Миноре-Левро, — я без ума от Флорины[74], божественнейшего создания в мире.

— Ты — и какая-то Флорина! — отвечал Гупиль. — Я слишком люблю тебя, чтобы позволить подобным особам водить тебя за нос.

— Флорина — любовница знаменитого Натана, и страсть моя бесполезна, потому что она наотрез отказалась выйти за меня.

— И неразумным девам случается принимать разумные решения!

— Если бы ты хоть раз увидел ее, ты не стал бы говорить о ней в таком тоне, — мечтательно протянул Дезире.

— Если бы я увидел, что ты губишь свою будущность ради минутной прихоти, — сказал Гупиль с жаром, которому, пожалуй, поверил бы даже Бонгран, — я свернул бы шею этой кукле, как Варней — Эми Робсар в «Кенилворте»[75]. Тебе нужно жениться на девице д'Эглемон или дю Рувр и стать депутатом. Твое будущее — карта, на которую поставлено мое, и я не позволю тебе делать глупости.

— Я достаточно богат, чтобы удовольствоваться просто счастьем, — сказал Дезире.

Но тут послышался голос Зелии.