Уругуру

– Оставьте, это пустая трата времени, – строго прикрикнула на меня Амани, когда я, добравшись до нашей наземной пещеры со скальными рисунками, задрал голову вверх, изучая в бинокль дома теллемов в нависавшем над нами утесе. – Давайте побыстрее разделаемся с этими изображениями, неровен час погонят нас и отсюда.

Мы принялись за работу. Обычно мы воспринимаем наскальную живопись как свидетельство далекого прошлого, как следы жизнедеятельности пещерного человека, насчитывающие много тысяч лет. Догоны говорят, что рисовали на скалах сами теллемы, и было это несколько столетий назад. Но здесь, в Номбори, рисунки выглядели вполне свежими. Похоже было, что люди до сих пор выражают таким образом свои представления, и сложные традиции этой своеобразной наскальной живописи живы по сей день. Правда, большинство изображений носило явно символический характер, и с первого взгляда нельзя было понять, что пытался выразить автор.

– Ну, это просто, – отвечая на этот вопрос, улыбнулась Амани.

Она сидела на корточках и старательно фотографировала рисунок огромной и аляповатой змеи, помечая его размеры белой линейкой.

– Вот это священный удав Лебе, сын бога Амма и большой друг местного хогона. Лебе приходит к хогону каждую ночь и облизывает его тело. Каждый год в этой деревне проходит церемония инициации юношей. На ночь в пещере оставляют ягненка. Ночью приходит Лебе и съедает его. А на следующее утро в его честь начинаются соревнования. Мальчикам нужно выполнить то, что вы в России называете спортивными нормативами, и победитель получает в жены самую красивую девушку деревни.

– Саму девушку, конечно, ни удав, никто другой о ее предпочтениях не спрашивает, – уточнил я, переставляя штатив.

– Нет, конечно, кто же нас будет спрашивать... Но девушка остается довольна, уверяю вас. Вся деревня будет целый год завидовать ей.

– А удав действительно приходит? Они его чем-то приманивают? – поинтересовался я. – Я что-то не очень верю. По-моему, хогон сам втихаря съедает ягненка, и все на этом заканчивается.

– Никто этого не знает, Алексей, – серьезно ответила Амани. – Они искренне верят в Лебе. Кроме того, иногда он не приходит, и ягненок остается нетронутым. Это значит, что жители деревни слишком много грешили в прошлом году и им предстоит год покаяния.

– И что тогда?

– Тогда состязание отменяется, и праздник состоится только на следующий год. А в этой деревне, как расплата за грехи, обязательно умрет ребенок.

– И умирает?

– Да.

Я застыл. Страшная догадка неожиданно озарила меня.

– Господи, Амани!

– Да? – Она обернулась.

– Вы понимаете, что это значит? Они убивают детей, вот что! Для того чтобы доказать простым жителям, что Лебе действительно существует, жрецы убивают ребенка!

Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом:

– Не знаю... Может быть. Дети время от времени умирают от болезней, Алексей... Никто еще не доказал, что в этом замешаны жрецы... Можно верить во что угодно, пока не доказано, что этого не существует...

– Эй, Амани, – прервал я ее. – Посмотрите-ка наверх, туда... А что вот это такое, а?

Я указал на множество блеклых рисунков прямо над нами, на высоте трех-четырех метров. Мне померещилось, что я вижу среди них изображения рук. Это популярная тема в наскальной живописи, и казалось бы, нечему было удивляться. Только вот почудилось мне в этих руках что-то не совсем человеческое...

– Ну-ка дайте мне поскорее фотоаппарат, Амани. И тот бронебойный объектив, где он? Нужно будет показать эти руки Жану-Мари.

Объектив, конечно, мы оставили вместе с рюкзаком при выходе из пещеры. Моя напарница отправилась за ним. Мы находились на возвышенности, и через вход в пещеру мне открывался вид на всю деревню Номбори. В ней было, наверное, не более пятидесяти домов, одноэтажных, с плоской крышей и деревянными дверями с резными изображениями на мифологические сюжеты. Они перемежались с глиняными амбарами – женскими, почти кубической формы, и мужскими, с покрытыми соломой островерхими крышами. Деревня располагалась на склоне холма, и каждый следующий дом стоял выше предыдущего. Между ними по каменистым тропинкам то там, то тут сновали женщины в бурнусах, поднимавшиеся в свои дома с огромными ведрами воды из колодца, расположенного у самого подножия деревни.

Амани почему-то медлила. Неожиданно я заметил, что одна из ярких фигурок, которую я заприметил внизу, в деревне, быстро приближается к нам. Это был невысокий парень, ловко прыгавший по камням, одетый в короткие штаны и с сумкой через плечо. На плече у него висело еще что-то, и несколько минут я пристально вглядывался в это «что-то», пока не понял, к своему большому удивлению, что это винтовка.

– Амани, – спокойно позвал я. – Началось...

Фотографирование отпечатков рук пришлось отложить. Моя спутница быстро собрала наши зарисовки и сунула фотокамеру в сумку, предварительно положив в карман брюк карту памяти со сделанными снимками. Мы стояли возле входа в пещеру и молча смотрели, как низкорослый человек со старой, потрепанной винтовкой неторопливо движется по склону, не глядя в нашу сторону.