Уругуру

– В Европе... э-э-э... принято демонизировать догонов. Даже многие серьезные ученые пребывают в уверенности, что догоны – самое, хм... таинственное племя Африки. Что им... ну, открыто знание о прошлом и будущем, они умеют управлять своей судьбой... И прочий бред в этом роде. На самом деле скажу вам, Алексей, что у всех народов Африки имеется космогония не менее завернутая, чем здесь. Поезжайте к ашанти или к йоруба – то же самое. Жуткие маски, жестокие легенды о Сотворении мира и ценность человеческой жизни, сравнимая с горсточкой проса. Просто никто еще не добрался до них, это... вопрос будущего, быть может, и нашего с вами.

– Почему же именно догоны стали так известны?

– Думаю, по двум причинам. Во-первых, здешний необычный ландшафт и их географическая изолированность от внешнего мира способствуют формированию особого восприятия этого народа соседями. Догонов в Западной Африке... э-э-э... побаиваются, в первую очередь из-за их нелюдимости, а еще благодаря их прекрасному знанию животного и растительного мира. Они научились использовать травы, корни, плоды деревьев в медицинских и ритуальных целях. И если кто-нибудь на ваших глазах «превращается в гиену», это значит только одно: вас опоили или обкурили каким-нибудь зельем, приготовить которое любой догон может с закрытыми глазами.

– Что-то в этом роде сделали с Жаном-Мари? – спросил я.

– Думаю, да. Какой-нибудь растительный яд... м-м-м... кольнули в голень – и в кусты, никто и не почувствует. А потом нарисовали на песке следы ящера чтобы местные жители, не дай бог, разуверились в своих многовековых бреднях. Я вам больше скажу, у меня сильное подозрение, что и с вашим приятелем – вождем Нукуру они сделали что-то подобное. И не исключаю, что через некоторое время вождь благополучно пробудится и еще побегает. А весь спектакль был срежиссирован для того, чтобы мы убрались и больше не появлялись в Номбори.

– Ну-у-у... – протянул я, отпил ананасового сока и продолжил: – Это, в конце концов, сейчас не так уж важно. Гораздо важнее то, что мы выяснили о теллемах, и то, что осталось невыясненным, а именно живут ли они в этих вот пещерах на утесе, а если нет, кто там живет и как туда вообще попадают живые существа.

Оливье осторожно повернулся и придвинулся ко мне с видом опасного заговорщика:

– Алексей, я думаю, э-э-э... вы сами прекрасно понимаете, что путь к открытию этих загадок у нас с вами только один.

– Да? – спросил я, прекрасно понимая, о чем идет речь.

– Да! – торжественно кивнул Лабесс. – Догоны полагают, что они тут самые умные, но в Европе тоже не дураки сидят, верно? Сегодня, когда мы возвращались с плато, я на минутку отлучился, а потом нагнал вас, помните? Так вот, я установил свою портативную видеокамеру в кустарнике. Сейчас, Алексей, перед самым закатом, мы пойдем прогуляемся к утесу и включим на ней запись с помощью вот этого пульта дистанционного управления!

Я схватил его за плечи:

– Вы хотите сказать, что направили камеру на утес и утром мы сможем проверить, что происходит ночью в пещерах теллемов?!

– Т-с-с... – страшно зашипел Оливье и перешел на русский: – Конечно.

– Никто не видел, как вы ее ставили?

– Нет. Вы же не видели! Малику, по моему убеждению, верить нельзя: он местный, – да и Амани незачем знать лишнего: она слишком впечатлительная натура. Если аппаратура сработает и покажет, где искать пещерных жителей, утром нам не понадобятся ни предсказатели, ни Бледный Лис, ни другие представители местной фауны. Мы будем иметь точное представление о том... э-э-э... живут ли здесь теллемы и где именно.

Я был восхищен планом, хотя и опасался, что кто-то из догонов все же заметит нашу мини-камеру на карманном штативе и раскурочит ее. Но сама по себе идея показалась мне вполне остроумной. Перед самым наступлением темноты мы прошлись по деревне, заметая следы лучше самых искусных разведчиков. Неторопливо прогулялись к утесу.

Здесь Оливье глазами показал мне место, где стояла камера, и дистанционно включил запись. По идее, камера должна была проработать шесть-семь часов и записать на мини-диск изображение ночного утеса. После полуночи, когда мы с Оливье, изнывая от нервного напряжения, ворочались под своими москитными сетками, а Малик и Амани (теперь мы все жили в одной большой комнате) мирно спали, где-то неподалеку снова раздались крики птицы Балако, после чего все стихло...

Утром, на рассвете, мы с Оливье первым делом хотели бежать наверх, за камерой. Но Малик проснулся раньше всех, сварил риса для завтрака и после чаепития погнал нас всех обратно на плато, к Бледному Лису Уругуру и его приятелю.

Лично я был уверен, что местный Нострадамус заболел или не явится по любой другой причине. Но он был на месте, только уже не сидел на песке, а, вооруженный длинной палкой, ходил, нагнувшись над своими вчерашними художествами, внимательно их разглядывая. Борода его топорщилась от радости.