Урусут

– Объеденье. Держи, – протянула она сыну две купюры по пятьдесят рублей. – Я считала, и двадцать пять хватит, но Александр Андреевич накричал на меня, и сказал, чтоб я не жадничала. Не жадничаю. Еще он очень жалел, что я не предупредила о своем приходе, а то бы он днем с книжки снял, чтобы тебе передать. Зачем тебе в Ленинграде столько денег, Олег? Надеюсь, ты не хочешь сделать там какую-нибудь глупость?

Он вздохнул и отпил горячий безвкусный напиток.

– Глупость я уже сделал. Теперь надо исправлять.

– А что случилось-то? – она даже привстала.

Вот дурак, напугал мать.

– Да нет, – твердым голосом произнес он, – я преувеличиваю, скорее, лишний трагизм – для красного словца. Так, ничего необычного. Но ехать надо.

– Надо, так езжай. Я так понимаю, тебя там ждут? У кого ты остановишься? У меня там двоюродная сестра, ты знаешь. Могу позвонить.

– Сестра, с которой вы не общаетесь и семь лет не виделись. Мамуль, я справлюсь. Ты же видишь – я уже взрослый.

– Этого-то я и боюсь, – произнесла Лариса Николаевна и больше ни о чем не спрашивала. Тонко нарезала оставшуюся говядину, завернула в бумагу и пыталась сунуть ему в портфель. Представив, что за запашок будет у пока еще свежих рубашек, Олег категорически отказался. Мама расстроилась – у поколения, недоедавшего в своем послевоенном детстве, пища являлась фетишем. О, сыр! О, копченая колбаса! Скажите, но что может быть вреднее и противней копченой колбасы? Бр-р-р-р…

Перед уходом заглянул в спальню – отец лежал лицом вниз, широко раскинув руки. Очки валялись на полу. Еще спросонья вскочит, наступит, раздавит. Белый Лоб бережно поднял их и положил на стол. Чмокнул папу в макушку – тот даже не шевельнулся. Ну да, он же видел бутылку в углу кухни уже пустой. Объяснений не требуется. Ну, прощай, мятущаяся душа.

В метро с мамой разговор не клеился – она все пыталась спрашивать его о школе, а он об этом периоде своей учебы почти ничего не помнил. Случайно коснулись литературы – тут беседа и расцвела. Говорили по очереди, шепотом друг другу на ухо, тема-то – самиздат, только когда приблизились к «Комсомольской», вернулись к Бунину и Толстому, стало проще.

На вокзале она взяла его ладонь – ребенок же, может потеряться, – он шел рядом и сердился на себя за то, что, может, стоило бы и заплакать – ужаса 90-го года не будет, верно, но доживет ли она до 2012-го? Если действительно чудо произойдет, и он сумеет вернуться – увидятся ли они еще когда-нибудь?

Встречные мужчины пожирали маму глазами – о, Белый Лоб знал этот взгляд! Проходит очередной лысоватый полноватый тип мимо, вроде как любуется вагонами и перроном, прямо не смотрит, только разминулись на шаг, сразу – раз! – оборачивается и облизывает взором фигуру, а чаще всего – зад. Да, можно понять Костика. Надо было и ему руку сломать, надо – зачем пожалел?

У вагона мама перекинулась парой слов с проводницей, чему-то там они вместе похихикали, Лариса Николаевна взяла обещание в дороге присмотреть «за мальчиком». Олег хотел обнять маму – и не смог. Держал ее за руки, ладони казались теплыми-теплыми. Она что-то говорила, он согласно, не вслушиваясь, кивал головой, наконец, проводница их поторопила, он поцеловал маму в щеку и, не оглядываясь, вошел в вагон. Сел на свое боковое нижнее место, взглянул в окно – не уходила, махала рукой, ждала, пока поезд тронется. И только когда состав дернулся и тяжело пополз, его прорвало. Мама! Я так много тебе хочу сказать! Мама! Я чувствую, что мы больше не увидимся! Мама, береги себя, мама, я тебя так люблю!..

Сидевший напротив бодренький старичок, когда перрон кончился, и Олег прекратил тыкать в холодное окно носом, прижавшись к стеклу лицом и отчаянно кося глаза, пытаясь ее еще выглядеть, сел на свое место и уронил голову на сложенные на столике руки, ласково произнес:

– Ну-ну, малыш! Скоро ты увидишь свою маму! Ты же на Первомай в Ленинград едешь, я так понимаю, дня на два-три?

– Угу, – шмыгнул Белолобов сопливым носом. – Я в гости к бабушке.

– Ну! – и старичок рассмеялся. – Бабушке на внучка тоже хочется посмотреть. Пирогов к празднику напечет, отведет на Дворцовую площадь, или там, к Медному всаднику… Любишь Пушкина?

– Люблю. Только я лучше не на Дворцовую, а на площадь Искусств, в Михайловский дворец.

– А что там? – с любопытством спросил сосед.

– Русский музей.

Старичок нахмурился, достал журнал «Техника – молодежи» и принялся медленно перелистывать страницы, слюнявя пальцы. Группка этой самой молодежи, длинноволосой, в куртках цвета «хаки», через два «купе», принялась бренчать на гитаре, старшая вагона начала ее гнать в тамбур, громко заплакал младенец, мужики-соседи со звуком, напоминающим откупоривание шампанского, сняли пробку с бутылки портвейна «Агдам» и разлили его в складывающиеся походные пластмассовые стаканы, женский визгливый голос принялся требовать чаю, две бабы за спиной, на таких же боковых местах, застучали вареными яйцами о свой столик, а через минуты три – уже и захрустели солеными огурцами.

Зачем днем выспался? Ничего, медитация и правильный ритм дыхания помогут и сейчас заснуть.