Урусут

Плотницкий сын понимал, что это не простые солдаты, а закаленные ветераны многих войн, которые Хромец вел почти беспрерывно. Поэтому свою личную задачу он видел не в том, чтобы, например, поразить самых здоровых, а чтобы помочь тем своим товарищам, кого теснят и побеждают.

Первым делом двумя резкими движениями выпустил поочередно из обеих рук копья Чертыш – двое гвардейцев сразу отправились на небо к полногрудым гуриям. Пока прочие примерялись для сшибки, десятник успел метнуть еще два копья, правда, уже не с таким успехом. Черген перерубил палашом подлетевшего к нему чагатайца, но тут же лишился жизни от удара следующего. Клинок закованного в три, что ли, слоя лат, воина был быстр, как крыло стрекозы. А какой он имел щит! Олег все же являлся наследственным ремесленником, и не мог не отметить такой красоты. Посередине круга сияло золотое солнце, разбрасывая выпуклые лучи, а по ним спиралью бежали голубые барсы.

«Этого – при первом же удобном случае», – решил Белый Лоб.

В драке сошлись опытные мужики, поэтому не раздавались ни угрожающие крики, ни воинственные кличи. Только натуженное пыхтение, скрежет стали и легкий треск разрезаемой плоти.

Воин, все-таки, должен быть полуголодным – завет Чингисхана. Успевшие вкусить радостей жизни на завоеванных землях чагатайцы не были настолько же усердными в тренировках бойцами, как сотня урусута. Постепенно, несмотря на потери, осуществлялся перевес в умении и в настрое монголов. А тут еще древоделя, как чёртик, выскочил перед «трехслойным», уклонился от очень искусных выпадов и вдруг своим любимым резким ударом снизу вверх снес тому полчерепа вместе с толстенным шлемом с опущенным забралом.

Неожиданно здоровый камень пращника сбил с урусута и его шишак – башка аж загудела. Он повернулся налево – этих противников уже резали на части разбойники Чертыша. Вот тебе и «честный бой»!

«А, к бесу!» – подумалось вдруг. Изнутри вырвалась долгие годы заталкиваемая в самые дальние уголки души злоба – за сломанную судьбу, за вынужденную степную жизнь, за угрюмые будни, за тошнотную конину, пронизывающий ветер, кизячные лепешки, немытые котлы, вонючую жратву, вечное преклонение головы перед всякими ханами-беками-мурзами и прочими нойонами – да за все! Резко выдохнув, он пошел разить врагов налево и направо. Пока Халик все-таки отпиливал ухо визжащему гвардейцу, сотник пер тараном – только клинок свистел, перерезая артерии, дырявя внутренности, отрубая конечности. Лучник – должник с несуразным – видимо, чужим – мечом с утолщением на конце прикрывал ему спину.

Как-то очень быстро противников осталось только трое. Олег легко и привычно присел под саблей первого, махнув снизу вверх клинком, лишил жизни второго, а пока первый замахивался вновь, уже, не глядя, назад, обеими руками воткнул лезвие ему в живот. Третий изобразил незнакомую стойку, но Илыгмышевский ратник молниеносно шагнул вперед, и клинок в вытянутой руке, дробя зубы, вошел гвардейцу в рот и вышел из затылка. Олег вынул саблю, труп упал.

Безухий обезоруженный боец с воем кидался с голыми руками на Халика, тот пинками отбрасывал его назад – обещал же не убивать. Но Тимуровскому гуляму нельзя вернуться с таким позором – смерть желанней, и подошедший Белый Лоб одним ударом прекратил его мучения. Он осмотрелся по сторонам, быстро сосчитал своих пыхтящих, с льющимся ручьями потом людей, и сделал вывод – из сорока трех человек, среди которых – пятеро прибившихся из другого соединения, он потерял одиннадцать, у чагатайцев же полегла вся полусотня. Повернувшись к холму с кучкой военачальников жестокого паралитика, он потряс перед ними клинком и проорал, понимая, впрочем, что они вряд ли его услышат:

– Присылайте еще!

Повернувшись к своим, скомандовал:

– Быстро в окопы. Осмотрите раны и сожрите хотя бы по куску курта. Воду, кто хочет, допивайте всю. Жить нам еще минут десять. Но помните, кто сдастся, сядет у солнцеподобного на кол – гибель гвардейцев они не прощают.

– Да ладно, – сказал Гаяз, – Белый Лоб, мы с тобой! О нашем подвиге еще сложат песню!

В землю перед ногой Ильдара вонзилась стрела. Сразу следом в стороне – еще две.

– В окоп! – заорал древоделя и первый ринулся под защиту чапаров, прочие – за ним. Сидели в траншее, укрытые щитами, тихо, как мышки. Сверху так часто падали стрелы, что казалось – град пережидаешь.

– Ах ты, степь широ-о-о-ка-я! – вдруг запел плотницкий сын по-русски и захохотал. Сейчас под прикрытием лучников подойдут ребятишки с факелами, подпалят их кустарную защиту, и придется выбираться на свет Божий. А там – по десятку стрел на брата одновременно. Слово Льва, слово Льва… Лев не умеет говорить, только рыкает.