Усадьба

– Когда ваш отец писал завещание, мы обсуждали с ним возможность, что он может умереть, когда вам еще не будет двадцати одного года, и на этот случай он назначил меня исполнителем его воли, опекуном его состояния. Другими словами, теперь я ваш опекун, что означает, что я контролирую ваше состояние, пока вы не достигнете совершеннолетия. Но вам не следует расстраиваться. Это просто означает, что я буду защищать ваши интересы, пока вы не можете делать этого сами. Моя обязанность как опекуна помогать вам всеми способами, и если ваши траты будут разумными, с моей точки зрения, то между нами не возникнет никаких проблем. Но если вы решите приобрести недвижимость, строения или землю, то сделка должна заключаться от моего имени. Не вините меня за это, мистер Кокс. Вините закон. Хотя должен сказать, что это очень разумный закон.

– Я хочу купить приличный дом. Могу ли я сделать это?

– Конечно. Но от моего имени.

– А что с каменоломней? – спросил Мартин. – Я могу взять аренду отца?

– Если арендодатель согласен, то да. Но сделка тоже должна быть от моего имени.

– А если я захочу что-нибудь изменить там? Купить новое оборудование? Нанять людей?

– Если эти изменения будут разумны, я не помешаю вам. Мы, конечно, должны будем встретиться с агентом и рассказать ему о том что вы хотите, но я не думаю, что возникнут какие-либо трудности. Чем больше камня вы добудете, чем больше его продадите, тем больше заплатите по договору аренды, и никто не будет возражать против этого.

Наступило молчание. Мистер Годвин улыбался.

– Есть ли у вас еще вопросы?

– Да. Мне еще долго ждать совершеннолетия. Я думаю, что вы будете выполнять обязанности опекуна за плату.

– Моя обычная плата за такого рода услуги – пять гиней в год, хотя могут быть и дополнительные расходы, если возникнут какие-то сложности.

– Пять гиней, – произнес Мартин. – Это кажется разумным.

– Думаю, могу обещать вам, мистер Кокс, что вы найдете меня вообще разумным человеком. Ваш отец доверял мне. Я надеюсь, что вы тоже будете доверять мне. Осталось еще несколько вопросов, которые нам следует обсудить, и я полагаю, лучше всего начать с покупки дома.

Покинув контору мистера Годвина, брат и сестра почти не разговаривали. Во-первых, на улице было много народа. Во-вторых, Мартину нужно было благополучно добраться до экипажа. Они молчали до тех пор, пока не выехали из города на дорогу, которая вела к Фордоверу. Тут, наконец, Мартин дал волю своим чувствам.

– Эти деньги! Счастье! – сказал он, сжимая кулаки. – Три тысячи фунтов! Только подумай! А отец все эти годы говорил, что едва сводит концы с концами!

– Да, я знаю, – отвечала Нэн. – Я до сих пор с трудом верю всему этому.

– И эта нищета на протяжении многих лет! Ничего не иметь! Заставлять работать тебя в каменоломне до трещин на руках, от которых ты плакала. Заставлять нас – и нашу маму тоже – жить так, как живут крысы в норе. Мама болела шесть месяцев, а отец лишь обещал ей: «Когда-нибудь, Энни. Когда-нибудь». Мама умерла от его обещаний. И все это время у него были эти деньги, лежали год за годом, ничего не делали, их становилось все больше! – Мартина захлестнула волна горечи. Его молодой голос дрожал. – О, Нэн, я ненавижу его за это! Я никогда не прощу ему этого. Никогда! – сказал он.

– Замолчи, не надо говорить этого. Ты так не думаешь на самом деле, я знаю.

– Но я думаю так! Все это – правда!

– Отец думал о тебе. Все, что он делал, он делал ради тебя. Даже умер оттого, что поднял камень, чтобы спасти твою ногу.

– Я знаю это! Но я не просил его убивать себя. А если бы он не был таким жадным, если бы не дрожал над каждым пенни, то мы могли бы починить лебедку, и ничего не случилось бы. Он бы не умер, а я не испытывал бы эту проклятую боль в ноге!

Нэн ничего не сказала, она просто отвезла его домой. Она уложила его на кровать, подложив подушки под больную ногу. Затем она поехала в Меер и объяснила, почему остановлены работы по строительству новой часовни в Роуэлл-Кросс. Когда она вернулась, Мартин спал. Он проспал еще несколько часов, а когда проснулся, ярость его поутихла, но чувство горечи осталось.

– Ты понимаешь, что если бы эти три тысячи фунтов были вложены, мы могли бы прилично жить на проценты с них, вообще не работая?

– Ты именно это и собираешься сделать? – спросила в изумлении Нэн.

– Нет. Я просто хочу показать тебе, как с нами обращались все эти годы, потому что ты, похоже, не понимаешь, какую огромную сумму денег нам оставил отец.

– Понимаю. Я не дура.

– Тогда почему же ты не злишься? – спросил ее Мартин.

– Потому, – мягко ответила она, – что ты злишься за нас обоих. – Затем, помолчав, она добавила: – Ты будешь по-прежнему работать каменщиком, когда заживет нога?