Усадьба с приданым

Маша отошла подальше от пляжика, уселась под тихонько шелестящей ивой, совсем уж собралась хорошенько обдумать сложившееся положение, но… уснула. Да так крепко, что проснулась, когда снизу, из зарослей камыша, уже полупрозрачная вуаль туманчика наползать начала, а солнце висело над рекой огромное и красное, явно собравшееся на ночёвку.

Мария Архиповна, может, и дольше проспала, да привиделось ей, будто прижимается она к горяченной печке, которую зачем-то растопила Алла. Мельге открыла глаза, собираясь высказать учительнице всё, что думает о её хозяйственности, но тут в нос ударило амбре крепкой собачьей пасти, лицо облепило влажным дыханием, а в ухо сначала громко фыркнуло, потом мерно засопело.

– Да ну тебя! – Маша сердито пихнула меховой бок, который никак на её усилия не отреагировал, пришлось отодвигаться самой. – Так же и заикой стать можно! Просыпаешься, а тут такое! – Пёс иронично прищурил леденцовые глаза, мол: «А сама-то? Можно подумать, прямо красавица редкая!» – Я хоть зубы чищу. Иди, иди отсюда, нечего!..

Арей нехотя поднялся, основательно тряхнул ушами, по-кошачьи передёрнул спиной, глянул вопросительно.

– Иди, говорю! – сердито приказала Маша. Глаза немилосердно чесались и, кажется, припухли. Одно из двух: или у неё внезапно обнаружилась аллергия на собачью шерсть, или во сне она всё-таки ревела. – Мотай к своему Добренко! И провалитесь вы вместе со всем остальным!

На мгновение Марии показалось: зверь сейчас плечами пожмёт, но он только укоризненно передёрнул бровями: «На меня-то чего взъелась?». Пёс насторожился, наставив мохнатые уши топориком, потянул кожистым носом и деловито потрусил в кусты, громко треща ветками – точь-в-точь медведь, пробирающийся через валежник.

– Вот и проваливай, – пробубнила Маша, с трудом поднимаясь.

Тело ныло и жаловалось, не соглашаясь разгибаться. Всё-таки сон на земле, да ещё сидя, да после всяких там треволнений – это не самое здоровое занятие.

В кустах громко и очень отчётливо хрустнуло, будто переломился сухой сук, потом ещё раз и кто-то взвизгнул, словно ребёнок от боли, только больно уж коротко, и снова затрещали ветки. Мария, так до конца и не разогнувшись, замерла, прислушиваясь, но ничего – тишина.

– Арей, – позвала Мельге хрипло. В горле отчего-то мгновенно пересохло, хотя ничего страшного вроде не случилось. – Ареюшка…

В ответ – ни звука. Даже река вроде как притихла, затаилась и ветер совсем исчез, лишь отблески злобно-красного солнца переливались в воде.

– Арей, – снова позвала Маша, откашлявшись. – Иди ко мне, мальчик!

Тишина.

Мария оглянулась, машинально стёрла с виска ползущую каплю пота и пошла крадучись, пригибаясь, будто под обстрелом. Успевшая подсохнуть трава шелестела, как бумажная и в замершем мире этот негромкий, в общем-то, звук мерещился грохотом.

Молодой куст шиповника был сломан у самого корня, словно на него свалилось что-то тяжёлое, но вряд ли это был Арей, потому что пёс лежал рядом, далеко вытянув странно длинные лапы. Его брюхо почему-то перестало быть белым, пушистым, а стало грязно-бурым, шерсть слиплась, будто он снова в земле вывозился. Но ведь такого быть не могло? Или могло?

Трава под ним тоже потемнела, блестела влажно. А это, наверное, от дождя, тут же тень, вот и не успела высохнуть.

– Арей! – придушенным шёпотом окликнула Маша, поняв, что собачий бок совсем не двигается, не поднимается дыханьем. – Чёрт, да что же!..

Зверь приоткрыл мутный, словно плёнкой подёрнутый глаз, скульнул тихонечко, отрывисто, как в судороге дёрнул задними лапами и снова замер. Мария бухнулась рядом на колени, вроде бы сильно приложившись косточкой, попыталась сунуть руки под безвольное тело. Ладони-то она протиснула, но даже приподнять не сумела: и тяжело, и страшно ещё больше повредить. Переползла неловко, сама подскуливая от грызущего ужаса, обняла тёплую, но почти каменную морду. Зверь не реагировал, глаз так и остался приоткрытым, но запястье щекотнуло дыхание из широко вырезанных ноздрей.

– Подожди, мальчик, я сейчас, – лихорадочно забормотала Маша, суетливо поправляя пёсью голову и понятия не имея, что она «сейчас». – Ты потерпи только, ладно? Всё будет хорошо, потерпи.

Мария вскочила, ломанулась – оказалось, что к речке, бросилась в другую сторону – ветка наотмашь хлестнула по лицу. Споткнулась, брякнулась почти плашмя, ободрав ладони, и без того ноющая коленка вспыхнула острой болью.

Неподалёку в туманной дымке золотилось крышами вечернее Мухлово.

А в голове стало ясно и просторно, но, наконец, правильно. Сухо всхлипнув, утершись предплечьем, Маша поднялась на четвереньки, потом встала и побежала, тяжко прихрамывая старой лошадью. Зато всё пошло так, как надо.

Саша был у себя во дворе, а по-другому и случиться не могло. Увидев Марию, он не изменился в лице, не бросился ей на встречу, только с размаха всадил топор, который держал, в деревянную колоду.

– Иди сюда, – приказал негромко повисшей на калитке Марии Архиповне. – Где поранилась?

– Это не я, – выпалила Маша, задыхаясь. – Не у меня… Это Арей! Он там, в кустах…

– С ним-то что?