Ушаков

Дом адмирала Макензи по указанию Потемкина разукрасили отменно. Стены внизу до окон были отделаны орехом, сверху спускался малиновый и зеленый штоф. На окнах от ветерка шевелились разукрашенные цветами шелковые занавески. Травой бархатистой должна лечь к ногам входящей царицы темно-зеленая заморская материя. Зеркала и люстры невиданных изгибов отражали свет тысячи свечей. От пристани со двора протянулся высокий деревянный настил с металлическими перилами. Вдоль его на пеньковых веревках висели всевозможные украшения — флажки, ленточки, звезды, освещаемые позолоченными фонарями. «Дабы слить голубизну вод с императорским дворцом» от самой пристани до двери было постлано тонкое синее сукно. То же самое сделали и в Инкерманском дворце, где от Графской пристани (с нее обычно садился в шлюпку граф Войнович) тянулись ко дворцу такая же голубая дорожка и украшения.

Туда-то и двинулась из Бахчисарайского (бывшего ханского) дворца блестящая кавалькада…

Гофмейстер громко объявлял после вошедших под музыку во дворец царских особ:

— Князь Потемкин-Таврический!

— Принц Де-Линь!

— Принц Нассау!

— Граф Концебель!

— Граф Сегюр!

— Посол его величества короля Англии Фицгерберт!

— Графиня Браницкая!

— Фрейлина Чернышова!

— Губернатор Новороссии Синельников!

Взору вошедших открылась живописная Инкерманская долина со скалами, в которых было высечено несколько церквей, на севере виднелись местные вечнозеленые лиственные леса. Западная сторона была задрапирована. Екатерина приличествующим ей царским жестом пригласила за стол, все уселись лицом к стене. За позолоченным рядом стульев выстроился ряд позолоченных лакеев с подносами, заполненными бокалами с шампанским. Потемкин махнул рукой, драпировка западной стороны упала, грянули пушки и музыка, с гомоном взметнулись над дворцом птицы. Но еще больший гомон пронесся над столами. Взору знатных путешественников открылась незабываемая картина: в Севастопольской бухте выстроились боевые морские корабли, являя величественную картину нового флота державы.

— Три линейных корабля, двенадцать фрегатов, три бомбардирских судна и пятнадцать, нет, двадцать мелких, — вел подсчет давний знаток морского дела Фицгерберт.

— Да они же через двое суток могут оказаться у стен Константинополя, — склонился к Концебелю Сегюр.

— Браво! Неаполь говорит: браво! — воскликнул посланник монархов королевства двух Сицилии.

Иосиф II два раза прошелся подзорной трубой, услужливо предложенной Потемкиным, вдоль рядов выстроившихся кораблей, устало отложил ее и, приподнявшись, поклонился Екатерине. Все зааплодировали. А та, чрезвычайно довольная произведенным впечатлением, ласково взглянула на Потемкина, встала и, дождавшись, когда лакеи поставили перед каждым по бокалу шампанского, торжественно воскликнула:

— Выпьем за здравие нового Черноморского флота России!

После обеда состоялся осмотр флота. На катере императрицы и Иосифа сидели двухметровые молодцы в белых шелковых рубахах и довольно неуклюжих круглых белых шляпах, на которых развевались перья и блестели вызолоченные вензеля Екатерины. На руле катера стоял капитан 2-го ранга Селивачев с серебряной через плечо цепью, на которой висела серебряная боцманская дудка. Кейзер-флаг Потемкина, долженствующий означать его начало над флотом, был поднят на линейном корабле «Слава Екатерины», которым командовал бригадир Алексиано. Рядом был «Св. Павел» под командованием Ушакова, «Мария Магдалина» — Тизделя, «Св. Андрей» — Вильсона, «Осторожный» — Берсенева и др. Весь флот на рейде был под флагом контр-адмирала графа Войновича.

Моряки в белых одеждах с зелеными кушаками встали на реях кораблей и кричали «ура!». На «Славе Екатерины» сама Екатерина махнула рукой, и 31 салют оповестил дипломатов, советников, соглядатаев из всех свит о реальности и мощи русского флота.

После осмотра на Графской пристани ее встречал Войнович с капитанами и обер-офицерами, со съехавшими с кораблей купцами, с именитыми жителями города.

— Пусть представят всем капитанов! — потребовала императрица во дворце. К длинной софе, где она сидела, подводили и представляли морских капитанов, командиров воинских, начальников разных служб. Когда подошел Ушаков, она представила его Иосифу сама:

— Сей знатный наш мореплавец в Средиземное море ходил, как на лодочную прогулку. Ему это милее, чем яхты знатные чистить. Бурь не боится, по глазам видно.

Ушаков поклонился и четко ответил ей по-французски:

— Моряки, ваше императорское величество, отправляются в море, не заботясь о бурях.

— Я же придерживаюсь того взгляда, — начал Иосиф по-немецки, — что морское искусство подвинуло далеко любовь к барышам. Куда только не уплывают за наживой морские капитаны.

Ушаков вспыхнул, Екатерина с любопытством посмотрела на него: «Что скажет капитан?»

Тот с вызовом взглянул на Иосифа и тщательно подобрал немецкие слова:

— Один итальянский купец поведал мне мысль о том, что весело смотреть на море и на бури с берега…

По лицу Екатерины пробежала тень, Ушаков, однако, закончил без смущения:

— Не потому, что нас радует чужая беда, а потому, что она далеко от нас…