Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак

— Друг мой, — сказал я палачу, пристально глядя на него, — тут что-то неладно. Вы только что спрашивали меня, зачем я пришел сюда в этот час. В свою очередь, я вас спрашиваю: зачем пришли вы сюда?

— Ах, господин аббат, все равно придется рассказать вам об этом на исповеди или как-то иначе. Ладно! Я и так вам скажу. Но слушайте…

Он попятился назад.

— Что такое?

— А тот там не шевелится?

— Нет, успокойтесь, несчастный совершенно мертв.

— О, совершенно мертв, совершенно мертв… Ну, все равно! Я все же скажу вам, зачем пришел, и если я солгу, он уличит меня, вот и все.

— Говорите…

— Надо сказать, что этот нечестивец слышать не хотел об исповеди. Он лишь время от времени спрашивал: «Приехал ли аббат Мулль?» А ему отвечали: «Нет еще». Он вздыхал, ему предлагали другого священника, а он отвечал: «Нет! Я хочу только аббата Мулля, и никого другого».

У подножия башни Гинетт он остановился:

— Посмотрите-ка, не видно ли аббата Мулля?

— Нет, — ответил я, и мы пошли дальше.

У лестницы он опять остановился:

— Аббата Мулля не видно?

— Нет же, вам сказали.

Нет хуже и надоедливее человека, который повторяет все время одно и то же.

— Тогда идем! — сказал он.

Я надел ему веревку на шею, поставил его на лестницу и сказал: «Полезай». Он полез без промедления, но, поднявшись на две трети лестницы, сказал:

— Послушайте, я должен посмотреть, наверное ли не приехал аббат Мулль.

— Смотрите, — ответил я, — это не запрещено…

Тогда он посмотрел в последний раз в толпу, но, не увидев вас, вздохнул. Я думал, что он уже покончил со всем и что остается только толкнуть его, однако он заметил мое движение и сказал:

— Постой!

— Что еще?

— Я хочу поцеловать образок Божьей Матери, который висит у меня на шее.

— А это очень хорошо, конечно, целуй. — И я поднес образок к его губам. — Что еще?

— Я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком.

— Гм, гм, — сказал я, — мне кажется, что все пожитки повешенного принадлежат палачу.

— Это меня не касается. Я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком.

— «Я хочу»! «Я хочу»! Еще что вздумаете?

— Я хочу…

Терпение мое лопнуло. Он был совершенно готов: веревка — на шее, другой конец ее — на крючке.

— Убирайся к черту, — сказал я и толкнул его.

— Божья Матерь, сжалься.

— Ей-богу, это все, что он успел сказать. Веревка задушила его сразу. В ту же минуту, как это всегда делается, я схватил веревку, сел ему на плечи — и все было кончено. Он не может сетовать на меня: я не заставил его страдать…

— Но все это не объясняет, почему ты явился сюда сегодня.

— О, это-то труднее всего рассказать.

— Ну, хорошо, я сам тебе скажу: ты пришел, чтобы снять с него образок.

— Ну да! Черт меня попутал, и я сказал себе: ладно, если ты так хочешь. И вот, когда ночь настала, я отправился из дому. Я тут поблизости оставил лестницу и знал, где ее найти. Я прошелся, вернулся окольной дорогой и, когда увидел, что на равнине уже никого нет и что никакого шума не слышно, поставил лестницу, влез по ней, притянул к себе повешенного, снял цепочку и…

— И что?

— Ей-богу, хотите — верьте, хотите — нет. Как только я снял с шеи образок, повешенный схватил меня, вынул свою голову из петли, просунул на ее место мою и толкнул меня, как я раньше толкнул его. Вот в чем дело.

— Не может быть! Вы ошибаетесь.

— Разве вы не застали меня уже повешенным? Да или нет?

— Да.

— Уверяю вас, я не сам себя повесил. Вот все, что я могу вам сказать.

Некоторое время я размышлял.

— А где образок? — спросил я.

— Ищите его на земле, он где-нибудь поблизости. Когда я почувствовал, что повешен, то выпустил его из рук.

Я встал и поискал глазами на земле. Луна светила мне, как бы помогая в моих поисках.

Я поднял образок, подошел к трупу бедного Артифаля и надел его ему опять на шею.

Когда образок коснулся его груди, по всему его телу пробежала дрожь, а из груди послышался стон.

Палач отскочил назад.

Этот стон открыл мне глаза. Я вспомнил строки Священного Писания о том, что во время изгнания злых бесов последние, исходя из тела одержимых, издавали стоны.

Палач дрожал как лист.

— Идите сюда, друг мой, и не бойтесь ничего.

Он осторожно подошел.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Надо вернуть этот труп на место.

— Ни за что! Вы хотите, чтобы он еще раз меня повесил?

— Не бойтесь, мой друг, я за все ручаюсь.

— Но, господин аббат! Господин аббат!

— Идите, говорю я вам.

Он сделал еще шаг вперед.

— Гм, — прошептал он, — я боюсь.

— И вы ошибаетесь, мой друг. Пока на теле повешенного образок, вам нечего бояться.

— Почему?

— Потому, что демон уже не имеет власти над ним. Этот образок охранял его, а когда вы его сняли, им овладел бес зла. Раньше его отгонял добрый ангел, теперь же он вселился в него, и вы видели шутки этого беса.

— В таком случае как объяснить стон, который мы только что слышали?

— Это застонал бес, когда почувствовал, что добыча ускользает от него.

— Так, — сказал палач, — это действительно возможно!

— Так оно и есть.

— Ну так я повешу его опять на крюк.

— Повесьте. Правосудие должно свершиться, приговор должен быть исполнен.

Бедняга еще колебался.

— Ничего не бойтесь, — сказал я ему, — я за все отвечаю.