Ущелье Печального дракона (сборник)

…Не чуя ног, Альбрехт Рох бежал прочь от страшной пещеры. Земля дрожала. Грозный рокот, точно шум морского прибоя, разносился далеко по горам. И казалось, вот-вот настигнет задыхающегося беглеца неукротимый поток воды, который хлестал из разверзнутого зева мстящей земли. Подгоняемый животным страхом, монах с ужасом оглянулся. Но его настигала не разгневанная вода. В ста шагах сзади, обрывая о камни длинные полы халатов, бежали сотник-монгол и маленький китайский чиновник.

Долго, нескончаемо долго продолжалось паническое бегство. Можно было удивиться, откуда взялась сила у трех старых людей. Но откуда берется сила у дряхлых оленей, которые, спасаясь от наводнения или лесного пожара, точно молодые, мчатся вперед? Колченогая фигура грузного сотника выглядела, пожалуй, нелепее всего в этой трагикомической гонке, однако старый монгол достиг водопада одновременно со всеми. Здесь, возле подъемного механизма, все трое наконец остановились, долго не могли отдышаться, глотая бескровными губами разреженный воздух и, как обессиленные в драке волки, пожирая друг друга ненавидящими глазами.

Первым опомнился сотник. Он неожиданно выхватил из ножен саблю и, визгливо выкрикивая монгольские слова, двинулся на Альбрехта Роха. Монах попятился от острого кривого клинка, не понимая, чем вызвана беспричинная и необузданная ярость. Но сотника опередил китаец и, цепко ухватив перепуганного францисканца за рукав, объяснил без криков и ругани:

«Он хочет, чтобы ты спустил нас в корзине. Но я не могу доверить тебе жизнь приближенного великой царицы Эргэнэ. Поэтому сам помогу спуститься ему в ущелье».

Видимо, то же самое он сказал и монголу, потому что разъяренный, как вепрь, сотник, в последний раз сверкнув налитыми кровью глазами, без пререканий бросился к плетеной корзине, а маленький китаец ухватил ближайшего яка за кольцо, продетое сквозь ноздри, и пустил громоздкий подъемник.

Голова сотника с надвинутой по самые брови лисьей треухой шапкой медленно исчезла за краем пропасти. Но не успело подъемное колесо сделать полоборота, как китаец остановил быков. Поначалу Альбрехт Рох не понял, что замыслил этот маленький человечек, чьи щуплые плечи и худое костлявое тело не мог скрыть даже широкий утепленный халат. А китаец спокойно присел на корточки, достал из-за пояса узкий длинный кинжал и принялся с невозмутимым видом перерезать толстый — чуть ли не с руку шириной — канат, связывающий барабан подъемника и ременную корзину, в которой теперь, как в ловушке, болтался над пропастью монгольский сотник.

Кинжал с трудом брал скрученный и просаленный ворс, но китаец делал свое страшное дело не торопясь, будто бы даже нехотя, словно выполняя обыденную скучную работу. Ритмичными движениями и без особых усилий он, точно пилой, перепиливал тугой толстый канат и, когда наконец перерезанный конец веревки, словно оборванная тетива лука, молниеносно мелькнул над краем пропасти, китаец даже не посмотрел в ту сторону.

Оставался единственный путь отступления — веревочная лестница, столь хитроумным и изобретательным способом доставленная наверх. Китаец первым спустился по этому зыбкому, но надежному мосточку, идея которого родилась в его собственной голове. Вторым спустился Альбрехт Рох.

Оседланные кони и навьюченные яки разбрелись без присмотра по всему ущелью. Маленький китаец неподвижно сидел на камне близ странной площадки, исписанной непонятными треугольными знаками. Монах подошел, и на него глянуло простое человеческое лицо. Спокойное выражение, проницательный взгляд, и только в глубине узких прищуренных глаз светилась затаенная скорбь…

Куман — так звали китайца — не был чиновником или переводчиком, как предполагал Альбрехт Рох. Он не был даже китайцем в собственном смысле этого слова. Куман был каракитаем, представителем народа, который по языку и происхождению не имел ничего общего с исконными китайцами, хотя именно от самоназвания каракитаев перешло в русский язык через монголо-татар наименование страны — Китай. Собственно китайцы, издревле жившие в районе великих рек Янцзы и Хуанхэ, называют себя ханьжень (люди Хань) или чжунгожень (люди Срединного государства). Каракитаи были для ханьцев пришлым чужеязычным народом, происхождение которого терялось во тьме веков.

Долгое время каракитайские племена кочевали на территории современной Маньчжурии, изредка беспокоя набегами южных соседей. Но в X веке, подчинив все местные народы, каракитаи образовали государство Ляо — самую сильную и могучую державу во всей Северо-Восточной Азии. Став сильными, каракитаи обрели уверенность и наглость. В них пробудился звериный аппетит, присущий всем захватчикам, и, смело перейдя великую китайскую стену, которая до тех пор отрезвляюще действовала на всех кочевников, начиная с гуннов, — каракитаи начали планомерное наступление на китайскую империю Сун, одновременно предпринимая серию опустошительных набегов на Корею.