Ущелье Печального дракона (сборник)

Некоторое подобие тропы выводило к длинному карнизу, вдоль которого лепились кельи. Прямоугольные отверстия дверей были таковы, что в них едва мог протиснуться человек. Не раздумывая, Керн — и вслед за ним я — полезли в горловину ближайшей щели. Узкий коридор оканчивался просторным помещением, где свободно могли бы разместиться человек двадцать. Вдоль стен, как соты, мостились глубокие ниши. В углу — треснутый глиняный чан, остатки утвари и ворох прогнившей ветоши. Пухлый слой пыли под ногами да кучи затвердевшего птичьего помета красноречиво свидетельствовали, что люди давным-давно покинули эту бесприютную обитель.

Мы выбрались наружу и задержались на карнизе. Безжизненно-оловянная гладь озера преобразилась. Небо полыхало багровыми красками вечерней зари, и красные сполохи заката, как в зеркале, отражались в неподвижных водах, которые, подобно огненному морю расплавленной лавы на дне невиданного вулкана, распростерлись у наших ног. Льды, остроконечные шапки гор и снеговая пустыня, словно подсвеченные изнутри, тоже горели в пунцовых отблесках заходящего солнца. Мы как будто очутились в ином мире, куда перенесло нас по мановению сказочного джина — столь полной была иллюзия, воссозданная солнечной палитрой самого великого мастера — Природы. От воды нас отделяло с полкилометра.

— А озеро здорово обмелело, — заметил Керн. — Семьсот лет назад вода подступала почти к самой пещере.

— Семьсот лет назад, — повторил я, — если только верить нашему монаху, здесь зеленели высокие и буйные травы.

— Нет ничего страшней и коварней льдов, — задумчиво проговорил Керн. — Тупая, безжалостная сила. Недаром в мифах и преданиях древних народов воспоминания об ужасающих мировых катастрофах нередко связывались с наступлением лютой зимы и оледенения. Помните «Эдду»?

— Чего ж тут удивляться, — не слишком энергично отреагировал я, — в сказаниях народов Севера, естественно, самым большим и губительным злом должен выступать мороз или холод. А на Юге страшились жары и потопа.

— Это не совсем так и даже совсем не так, — оживился Керн. — Древние скандинавы в «Эдде» тоже связывали гибель мира с потопом. Однако вначале страшнейший мороз, от которого меркло солнце, сковывал землю ледяным панцирем, а уже затем испепеляющее пламя растапливало лед и превращало его в воды потопа. Вспомните прорицание вёльвы:

«Солнце померкло,
земля тонет в море,
срываются с неба
светлые звезды,
пламя бушует
питателя жизни,
жар нестерпимый
до неба доходит».

В иранской мифологии потопу также предшествует долгая и суровая зима: вспомните Йиму — авестийского Ноя. Даже в греческой мифологии можно обнаружить отголоски аналогичных представлений: когда титаны растерзали младенца Диониса, его разгневанный отец — Зевс замыслил коварную месть и, обернувшись чудовищным драконом, ниспослал на землю — вначале жаркий огонь, а вслед за тем — заснеженные воды потопа.

Я было уже совсем приготовился к новой декламации, но Керн больше ничего не сказал. Мы вернулись к брошенным вещам. Пока Керн разбирал рюкзаки и подготавливал нехитрый очажок для таблеток сухого спирта, я успел сбегать к озеру с котелками. На вкус вода оказалась отвратительной: горчила, отдавала ржавым железом и щипала язык. В жизни не видывал воды хуже. Керн, ни слова не говоря, взял котелки и приладил их над огнем между камнями. Когда поспел чай, мы, чинно усевшись друг против друга, принялись жадно, чашка за чашкой, поглощать обжигающий напиток.

Над озером быстро стемнело. Огонь издревле защищал человека от глухой отчужденности ночи. Леденящий душу мрак трусливо отступал перед трепетной силой пламени. Но когда потухал огонь, глаза человека устремлялись к звездам. Блуждающая луна сопутствовала влюбленным, а в звездах черпали вдохновение мыслители и мечтатели. Звезды делают человека свободным и сильным. Только благодаря звездам человек видит Космос и ощущает себя частью Вселенной. Суета и огни больших городов лишили людей великого единения со звездной бесконечностью…

Я лежал, закинув руки за голову, а сверху сквозь просветы в облаках ясными глазами ребенка глядели звезды, огромные и неправдоподобно близкие, как на картинах Ван Гога. Гармония Вселенной очищала, как очищает высокая поэзия или торжественные звуки симфонии. Мысли блуждали далеко.

Внезапно безмятежную тишину прорезал далекий тяжелый вздох, даже не вздох — а какой-то приглушенный горестный стон со всхлипыванием. Непонятно, откуда он доносился: то ли со стороны озера, отражаясь эхом в пещере, то ли со стороны пещеры, уносясь вдаль над озером. Звук был столь странным, раздражающе громким и неожиданным, что я вскочил с места.

— Спокойней, мой мальчик, — раздался из темноты насмешливый голос Керна, и этот иронический тон вернул меня в нормальное состояние.

— Что это было? — спросил я, усаживаясь на прежнее место.

— Да не бойтесь вы, — почти шепотом сказал Керн и вдруг добавил: — Теперь уж ему сюда не добраться.

— Кому? — не понял я.